В настоящем труде мы предполагаем исследовать некоторые черты современной эпохи, которые делают ее эпохой предельной деградации, и одновременно рассмотреть экзистенциальные и поведенческие проблемы, стоящие сегодня перед определенным типом человеческих существ.
Последнее замечание следует постоянно иметь в виду, так как все сказанное касается не всех наших современников, но только тех уникальных существ (единственно ценных для нас), которые, даже будучи ангажированными в предельно проблематичным и тревожным современным миром, внутренне не принадлежат этому миру, не хотят ему поддаваться и чувствуют себя, по существу, принадлежащими к особой расе - иной, нежели большинство современных людей.
Естественным пространством для подобного типа человеческого существа, территорией, на которой он не чувствовал бы себя посторонним, является мир Традиции. Слово "Традиция" имеет в данном случае особый смысл, который мы уточняли в других наших работах (прежде всего, в книгах "Революция против современного мира" - 1951 и "Люди и развалины" - 1952) и который близок к определениям, используемым Рене Геноном. Согласно этой специфической трактовке, цивилизация или общество являются "традиционными" в том случае, если они управляются принципами, превышающими все сугубо человеческие и индивидуальные элементы, если структуры этого общества имеют небесное происхождение и ориентированы строго вертикально. По ту сторону всех исторических форм мир Традиции характеризуется самотождественностью, сущностным постоянством. В некоторых других работах мы пытались уточнить ценности, а также фундаментальные и незыблемые принципы, лежащие в основании всякой традиционной цивилизации, всякого традиционного общества и имеющие в высшем смысле нормативное значение для жизни этого общества. Все то, что в конечном счете победило в современном мире, представляет собой полную противоположность традиционному типу цивилизации. При этом жизнь со все большей очевидностью доказывает, что простое признание традиционных ценностей (сделаем допущение, что кто-то еще способен их постигнуть и принять) абсолютно не означает возможности сколько-нибудь заметного изменения существующего порядка вещей, даже если такое признание будет положено в основу определенных конкретных действий. После последних мировых потрясений уже не верится, что нации, большие социальные группы, общественные институты или определенные идеи, интересы и силы смогут послужить рычагом для действий такого рода. Тем не менее, еще остались редкие, исключительные личности, все еще стоящие вертикально среди развалин, среди всеобщего разложения, и принадлежащие, более или менее осознанно, к иному, отличному от настоящего, миру. Кажется, что это маленькое войско все еще готово защищать уже сданные позиции. И пока оно не покорилось, не поддалось на компромиссы, способные обеспечить сомнительный внешний успех, его свидетельство воистину бесценно. Есть и другой тип людей, которые предпочли, напротив, полностью изолироваться от современного мира. Однако такое решение предполагает определенную внутреннюю предрасположенность к отстраненности и привилегированное материальное положение, что с каждым днем встречается все реже. Во всяком случае, теоретически проблему противостояния современному миру можно решить и таким образом. Следует упомянуть и о том редком типе духовного существа, которое еще способно утверждать традиционалистские ценности, независимо от частной сиюминутной цели, ради осуществления самого "акта присутствия" как такового. Такое действие безусловно необходимо для того, чтобы сугубо современная конъюнктура полностью не затмила бы собой все горизонты не только на материальном, но и на идейном плане, и чтобы хотя бы подать сигнал о существовании иной системы ценностей, кроме той, что свойственна современной эпохе. Только благодаря этим людям дистанция по отношению к современному миру может быть сохранена: иные возможные измерения, иное значение жизни открываются тем, кто еще способен отвлечься хоть на мгновение от всепоглощающей конкретики банальности. Однако такие исключения не могут служить универсальным примером решения глубинного вопроса, стоящего перед теми, кто либо не имеют возможности существовать материально независимо от современной профанической среды, либо не могут или не желают рвать связи с современной жизнью и поэтому должны как-то иначе решить экзистенциальную проблему, начиная со своего поведения в быту и самых элементарных человеческих отношений. Именно о таком типе человека и пойдет речь в данной работе. Именно к нему применимы знаменитые слова Ницше: "Пустыня растет. Горе тому, кто таит в себе пустыню". И действительно, такой человек не находит никакой поддержки извне. Более не существует организаций и институтов, которые ранее, в традиционном обществе, позволили бы ему полностью реализовать себя, ясно и однозначно организовать собственное существование, защитить и творчески реализовать в естественном окружении основополагающие принципы. Вряд ли следует в наших условиях продолжать навязывать таким людям те установки, которые, будучи уместными и закономерными в любой нормальной традиционной цивилизации, не являются более таковыми в нашей анормальной цивилизации, в совершенно отчужденной социальной, интеллектуальной и материальной среде, в ситуации всеобщего распада, в системе, основанной на плохо скрываемом хаосе и начисто лишенной какой бы то ни было легитимности. Отсюда и проистекают те специфические проблемы, которые мы предлагаем здесь разобрать.
Прежде всего, важно уяснить позицию, которую следует занять по отношению к тому, что можно определить как "останки мира традиции", как ее "следы". В Западной Европе и сегодня сохраняются по инерции некоторые обычаи и институты вчерашнего мира - мира, который можно определить как буржуазный. Когда сегодня говорят о кризисе, то речь чаще всего идет о кризисе именно буржуазного мира: основы именно буржуазной цивилизации и буржуазного общества переживают сегодня кризис и распад. Однако буржуазный мир радикально отличен от того, что мы называем миром Традиции. Сейчас на социальном, политическом и культурном уровнях разрушается мир, образованный в результате восстания Третьего сословия и первой промышленной революции, хотя к этой волне часто примешивались некоторые элементы предшествующего строя, потерявшие свое качество и свою жизнестойкость.
В каких отношениях с этим миром должен находиться интересующий нас тип человека? Этот вопрос является основным, так как от ответа на него зависит понимание смысла все более и более очевидных в наше время кризиса и распада, а также та позиция, которую следует занимать по отношению к этим разрушительным явлениям, а равно и к тому, что еще не полностью извращено и разрушено.
Ответ на этот вопрос может быть только один: интересующий нас тип человека не может иметь ничего общего с буржуазным миром. Все буржуазное он должен рассматривать как нечто сугубо современное и антитрадиционное, возникшее в результате самых негативных и разрушительных процессов. Часто в явлениях современного кризиса усматривают своего рода Немезиду или возмездие судьбы: а именно, силы, которые в свое время были приведены в действие против исконной традиционной европейской цивилизации, обернулись и против тех, кто их вызвал к жизни, подорвав, в свою очередь, основания самого буржуазного строя и приведя общий процесс распада к следующей, еще более продвинутой, стадии. Эта закономерность четко прослеживается на социально-экономическом уровне - на примере очевидных связей, существующих между буржуазной революцией Третьего сословия и пришедшими ей на смену марксистскими и социалистическими движениями. Плавный переход от демократии и либерализма, с одной стороны, к социализму, с другой стороны, очевиден. Демократия и либерализм послужили лишь тому, чтобы проложить дорогу социализму. Социализм, в свою очередь, позволив буржуазии выполнить свою роль, стремится теперь лишь к уничтожению своих прямых предшественников.
Из этого следует: необходимо решительно отказаться от защиты "остатков" буржуазного мира и от искушения взять их за основу для борьбы против еще более радикальных тенденций разложения и извращения, а также от попыток вложить в осколки буржуазной эпохи некоторые более высокие и более традиционные ценности.
Во-первых, встать на защиту буржуазного мира, зная общую ситуацию (еще более проясняющуюся после столь критических событий, какими были две последние мировые войны и их последствия), означало бы впасть в иллюзию относительно существующих материальных возможностей. Произошедшие изменения слишком глубоки, чтобы быть обратимыми. Высвободившиеся или готовые высвободиться силы не могут быть более заключены в узкие рамки структур мира вчерашнего, и как раз тот факт, что попытки противодействия нацелены на восстановление и сохранение этих отживших структур, лишившихся всякой высшей легитимности, придаст лишь особую энергию и жизненность силам извращения. Впрочем, такой путь может привести только к чему-то двусмысленному, что будет неприемлемым на идеальном уровне и опасным на уровне тактики. Как мы сказали, традиционные ценности в нашем понимании - это отнюдь не буржуазные ценности. Напротив, традиционные ценности прямо противоположны буржуазным. Наделять эти последние каким-то внутренним значением, связывать их тем или иным образом с ценностями Традиции, стремиться к их оправданию ценностями Традиции с целью их сохранения и укрепления либо означает полное непонимание того, что представляет собой Традиция, либо ведет к ее принижению и снисхождению до позорного и опасного компромисса. Опасного потому, что, связывая традиционные идеи с "остатками буржуазной цивилизации", мы подставляем эти идеи под удар (неизбежный, закономерный и необходимый во многих отношениях), направленный против этой цивилизации.
Это означает, что необходимо ориентироваться на противоположное решение, даже если оно все усложняет и содержит в себе опасность уже совсем иного рода. Следует рвать все связи с тем, чему рано или поздно суждено исчезнуть. Сложность в этом случае будет заключаться в том, чтобы сохранить фундаментальную ориентацию, не опираясь ни на одну из имеющихся или унаследованных форм, - в том числе и истинно традиционных форм прошлого, принадлежащих уже истории. Преемственность миру Традиции может быть поддержана только на экзистенциальном уровне или, более точно, на уровне внутренней ориентации человека при максимальной внешней свободе. В этом случае опору на Традицию следует искать не во внешних позитивных и упорядоченных формах цивилизации, которая некогда возникла как историческая реализация основ этой Традиции, но из самой Традиционной Доктрины, взятой в ее чистом виде, превосходящем все возможные формы ее конкретного исторического проявления и предшествующим им. Эта Доктрина в ее чистом виде никогда не была достоянием масс, но всегда имела "внутренний", "элитарный" характер.
Итак, осознав невозможность позитивного действия, ведущего к полноценному и тотальному возвращению к нормальной и традиционной системе ценностей, признав невозможность органического и последовательного упорядочивания личного существования в атмосфере современного общества, в окружении его культуры и его нравов, остается выяснить, где тот предел, до которого можно оставаться внутренне незатронутым разрушительными и прогрессирующими процессами деградации внешнего мира? Остается также выяснить, что на современном этапе - этапе, в конечном счете, переходном - можно принять в качестве свободной формы поведения, которая, не будучи анахроничной внешне и позволяющей человеку принимать и осваивать определенные авангардные аспекты современных идеологий, стилей и норм, позволяла бы вместе с тем сохранять внутреннюю верность совершенно иному духу, нежели дух современного мира?
Этой группе "обособленных людей", верных Традиции даже в современном мире, можно было бы предложить руководствоваться старой формулой - "лучший способ атаки - нападение". В данном случае это означает, что необходимо подтолкнуть, что падает, что уже пошатнулось, что принадлежит вчерашнему миру, а не поддерживать и искусственно продлевать отжившее. Только подобная тактика ведет к тому, чтобы перехватить инициативу финального кризиса цикла и не уступить ее самим силам распада и разложения. Рискованность такой позиции очевидна, поскольку неизвестно, за кем при этом окажется последнее слово. Но в современную эпоху не существует ничего, что не представляло бы собой опасности. Для тех, кто остался в вертикальном положении, это может быть единственное преимущество нашего времени.
Из всего сказанного следует выделить следующие основные идеи: Необходимо уточнить действительный смысл того современного кризиса и того процесса распада, на которые многие сетуют сегодня, и показать, что действительным и непосредственным объектом разложения являются именно буржуазная цивилизация и буржуазное общество. Если сопоставить эту цивилизацию и это общество с эталоном традиционных ценностей, они сами окажутся ничем иным, как прямым отрицанием мира Традиции, предшествовавшего им и неизмеримо превосходившего их в ценностном отношении. Из этого следует, что сам кризис современного мира мог бы в данном случае рассматриваться, как "отрицание отрицания" (если использовать гегелевское выражение), и в итоге - как своего рода позитивное явление. При этом существует две перспективы: либо это "отрицание отрицания" выльется в "ничто" - "ничто", которое хлынет многообразием форм хаоса, разложения и бунта, характерного для многих последних поколений, или же это отрицание создаст для людей, о которых здесь идет речь, новое свободное пространство, которое могло бы стать предварительным условием для грядущего созидания.