А Кольев

Национальный проект и "консервативная революция"

Консервативный образ мышления, консервативная политическая ориентация предполагают нелюбовь ко всякого рода революциям (быть может за исключением научно-технической). Вместе с тем, эта нелюбовь не может оправдывать нежелание видеть, что революционные потрясения являются неотъемлемой частью исторического процесса.

В “точках ветвления” воображаемой траектории, происходит выбор дальнейшей стратегии развития, после которой уже можно ожидать “выбора веры”. В нестабильной ситуации речь может идти только о волевых усилиях, прилагаемых ради того, чтобы состоялся переход на желаемую ветвь развития. Именно в эти переломные моменты бессмысленно уповать на “законы истории”. Эти законы изобретаются или открываются для периодов, располагающихся между “точками ветвления”. Когда же мы входим в период революционной ломки, царствует субъективность, и индивидуальный выбор имеет огромное значение. Ведь никому не дано предугадать, насколько значимым будет волевое усилие отдельного человека, насколько важна его личная инициатива, которая, быть может, только и позволит склонить чашу весов в пользу определенной исторической закономерности.

Вглядываясь в историю, мы можем увидеть в ней один поучительный урок: революционные катаклизмы чем-то очень похожи. Есть некие параметры процесса, которые не зависят ни от идеологических установок сталкивающихся сил, ни от национальной специфики.

Действительно, бисмарковская Германия и Россия Александра III схожи в том, что при видимой мощи и мировом авторитете подготавливали надрыв национальной элиты, постепенно исчерпывающей государствостроительный творческий импульс и переходящей к обоснованию индивидуалистических ценностей. В Германии надрыв закончился поражением в войне, Веймарской республикой и разгулом либерализма, в России - Первой русской революцией, военными поражениями, созданием Думы и крамольных партий. В обоих случаях усиление либерализма стало признаком деградации общества и власти.

Отличие состоит в том, что в Германии революция привела к власти либералов, в России - социал-демократов. Вместе с тем, первые быстро выдохлись под напором реваншистских настроений, уступив место сначала сторонникам Гинденбурга, а потом национальному проекту Гитлера, а вторые успели трансформировать свою позицию, подавив интернационалистский “проект” Троцкого и реализовав “национальный” проект Сталина. В первом случае альтернатива национальному проекту состояла в победе “спартаковцев” и тельмановцев - тех же большевиков на немецкой почве. Во втором случае альтернативой большевистской революции был проект национальной революции, к которому продвигали Россию реформы Столыпина, так и не поддержанного прогнившей верхушкой государственной дворянской элиты. Национальный проект в России победил в 30-х годах лишь наполовину, будучи не в состоянии противопоставить что-либо серьезное марксизму и провинциальному самостийничеству этносов, разбуженных революцией. Именно поэтому национальный проект существовал у нас в рамках доктрины построения социализма в одной стране и тезиса о “дружбе народов”.

Следуя далее по параллелям исторических путей Германии и России, мы можем увидеть, как национальный проект в обоих странах постепенно утрачивал перспективу, как происходил ресурсный надрыв государств, перегруженных авантюризмом и недальновидностью своих лидеров, как деградировала новая государственная элита. В Германии надырв был связан с войной и крахом идеологических оснований режима (Гитлер утвердил национальный проект в убогой и нежизнеспособной форме, опошлив мощную интеллектуальную традицию, связанную с концепцией “консервативной революции”), в России - с окостенением этих оснований в лишенном творческого начала “брежневизме”. В обеих странах этот надрыв скрадывался многолетним послевоенным синдромом побежденный-победитель (порой победа разлагает национальный дух не меньше, чем поражение) и мощным научно-техническим прорывом. Последнее особенно способствовало развитию технократического рационализма, лишенного видения стратегических перспектив, и неумной романтике “космического века”.

Наличие ГДР позволило немцам совершить тихую революцию, сплавив все симптомы интернационального проекта за рубеж. Оккупация научила немцев совмещать свой национальный проект с либеральной интернационалистской риторикой, подобно тому, как это происходило в национальном проекте, осуществленном Сталиным вопреки интернационалистской коммунистической риторике. Вместе с тем, пример России показывает немцам, что маска постепенно прирастает к лицу и новый надрыв истории, новый выбор между национальным и интернациональным проектом неизбежен. Либо новый проект будет избран сознательно, либо к нему подведет страну неизбежная и уже видимая невооруженным глазом деградация элитных слоев.

Если же обратиться к России, то здесь точка ветвления так пока и не состоялась. Один интернационалистский проект был сменен другим: истлевший коммунистический - затасканным либеральным. Но решительное столкновение двух тенденций все равно неизбежно и мы видим это по тому, как рьяно коммунистическая оппозиция и либеральная властная верхушка осваивают риторику национализма. Они внешне стали чрезвычайно похожи: будто национал-социалисты борются с социал-националистами, будучи окрашены в свои исторические интернационалистские цвета - красный цвет коммунизма и голубой цвет либерального “гуманизма”.

Разумеется, консерватизм не может быть связан с интернационалистским проектом. Но если переходить к практическим основаниям консервативной политики накануне очередного передела власти, следует иметь в виду перспективу для России в общемировом масштабе, а значит - искать способ оздоровления национальной элиты. Достаточно очевидно, что последняя не может опираться исключительно на тех, кто сегодня отстаивает национальный проект в идеологически чуждой среде посткоммунистов и постлибералов. Свежую кровь в обновляющийся властный слой должна принести некая “третья партия”, для которой национальный проект будет стержнем идеологии, а не скрытой и смутно осознаваемой стратегией.

Из сказанного возникает задача поиска организаии, которая могла бы быть превращена в консолидирующий центр для национальных сил. Ее решение зависит от того, сколь быстро разбросанные интеллектуалы национальной ориентации избавятся от глупой чванливости и склонности участвовать в политике исключительно ради самореализации. Только персоны, переоценивающие размеры своего политического авторитета, считают, что путь в националистические организации для них закрыт в силу несоответствия их организационной мощи и интеллектуального потенциала идеологов русского движения. Впрочем, это и хорошо, ибо такие “надувные” фигуры всегда требуют, чтобы их обслуживали, и не вкладывают в организацию практически ничего.

По видимому в национальной элите, которая сегодня расколота на имущественную и интеллектуальную, должны возникнуть центростремительные силы, соединяющие ресурсы нации для ее спасения и возрождения. Именно тогда идеи “консервативной революции” будут востребованы и пущенты в дело.

Консолидированный центр, объединивший материальные и интеллектуальные ресурсы, безусловно должен быть заинтересован в привлечении молодых интеллектуалов, сознание которых не было поражено ни “Декларацией прав человека”, ни квасно-красным патриотизмом. Это должны быть именно интеллектуалы “третьей партии”, порождающие новый стиль мышления, адекватный задачам России XXI века.

Создание своеобразного гнезда для интеллектуалов, инкубатора новых идей вряд ли возможно без соединения двух ветвей консервативной мысли - немецкой и русской. Современная русская “консервативная революция” должна сделать в мировую культуру не меньший вклад, чем немецкая “консервативная революция” начала века.