Артур Мёллер ван ден Брук:
"русский след" в родословной
немецкого "революционного консерватизма"

С. Г. Алленов

фотоПонятие "революционного консерватизма" является одним из самых парадоксальных неологизмов, возникших в новейшую эпоху и прочно вошедших в политический лексикон XX столе-тия. Наиболее раннее и яркое выражение "революционно-консервативная" утопия нашла в сочинениях немец-ких "правых" публицистов 20-х - начала 30-х гг., в том числе таких ярких представителей интеллектуальной элиты Германии, как О. Шпенглер, А. Мёллер ван ден Брук, Э. Юнгер. Находясь в непримиримой оппозиции к либеральному Веймарскому режиму, они призывали к радикальным переменам во имя утвержде-ния "высших" и неизменных ценностей. По их единодушному убеждению, эти ценности могли иметь исключительно национальный, т. е. чисто "немецкий", характер. Достижению этой цели и должна была служить провозглашенная ими "консервативная революция", которая вошла в историю как одно из самых агрессивных проявлений немецкого национализма.

После разгрома нацистского рейха во второй мировой войне "революционно-консервативная" идея казалась достаточно скомпрометированной для того, чтобы долгое время оставаться на периферии немецкого общественного сознания(2). Однако в последнее десятилетие эта идея вновь завоевывает многочисленных сторонников среди "правых" интеллектуалов уже не только Германии, но и других стран Европы. Нынешние идеологи "консервативной революции", объявившие 1989 г. началом ее нового, решающего этапа, чутко реагируют на издержки начавшейся глобализации и предрекают Западу тяжелые испытания в схватке с "агрессивными" культурами Востока. В обострении этнических, экологических и социокультурных проблем они видят признаки грядущего апокалипсиса, а в "революционном консерватизме" - единственную силу, способную ответить на вызов, который несет миру третье тысячелетие. Вслед за своими немецкими предшественниками приверженцы современной "консервативной революции" оспаривают идеалы либеральной демократии и отвергают ее претензии на духовную и политическую гегемонию в сегодняшнем мире. "Открытому" обществу, построенному на началах мультикультурализма и соперничества интересов, они повсюду противопоставляют идею культурно однородной, "органически" сплоченной народной общности(3).

В своем "триумфальном шествии" "консервативная революция" не миновала и Россию. В последние годы в нашей стране возникло немало журналов и издательств, занятых популяризацией трудов зарубежных классиков "революционного консерватизма", а также сочинений его отечественных неофитов. Лидеру этого движения в России А. Дугину удалось серьезно пополнить его идейный арсенал элементами евразийства и других ответвлений русского "национал-большевизма"(4). И все же "консервативная революция" выглядит пока не столько наследницей "русской идеи", сколько очередным новомодным заимствованием с Запада. Тем более неожиданным и достойным внимания представляется то, что эта "революция", впервые вспыхнувшая в 20-е гг. XX в. в центре Европы и лишь недавно заявившая о себе в России, берет свои истоки в русской культурной и общественно-политической традиции прошлого столетия(5). Каким бы смелым ни казалось заявление о том, что практически все теоретические основы современного национализма "были разработаны в последние десятилетия XIX в. в славянофильских кружках Петербурга и Москвы(6), оно находит подтверждение в истории возникновения "революционно-консервативной" идеи в Германии. В данном случае речь может идти даже не о простой близости исходных установок немецких и русских "почвенников", но о прямых и сознательных заимствованиях из идейного наследия последних. Эти заимствования отчетливее всего прослеживаются в творчестве Артура Меллера ван ден Брука, который слывет автором самого понятия немецкой "консервативной революции", а также ее застрельщиком и ведущим идеологом.

В блестящей плеяде немецких литераторов первой четверти XX в. Мёллер был если не наиболее яркой, то бесспорно самой разносторонней фигурой. Свой путь он начинал как переводчик, издатель иностранной беллетристики и культуролог, а завершил как публицист крайне правого националистического толка и основоположник так называемого младоконсерватизма. Политическим завещанием Мёллера стала опубликованная им незадолго до смерти книга с печально известным названием "Третий рейх"(7). С тех пор его имя прочно ассоциируется с нацистским режимом и часто называется в ряду идейных предтеч Гитлера(8). Это обстоятельство обычно заслоняет собой другой важный факт биографии Мёллера - издание им первого на немецком языке полного собрания сочинений Ф. М. Достоевского(9). Во всяком случае, этот без преувеличения выдающийся вклад немецкого националиста в диалог культур Германии и России до сих пор практически не привлекал внимания советских и российских авторов. Тем более они не вникали в хитросплетения его литературных и политических пристрастий 0.

Думается, всестороннему разбору взглядов Меллера мешала прежде всего обязательная для историков-марксистов "классовая" трактовка нацизма, которая заставляла видеть в нем всего лишь выразителя интересов германских монополий. Однако, не будучи марксистом, также трудно представить, что человек, прослывший идейным предтечей нацизма, мог быть искренним поклонником великого русского гуманиста. В самом деле, ничто не кажется столь чуждым бесчеловечной доктрине германского фашизма, как проповедь Достоевского о русской "всечеловечности". Более того, именно в этой проповеди в России ищут спасение от всякого рода политических эксцессов. Так, Юрий Карякин, имея в виду гуманизм Достоевского, высказал надежду на то, что "хорошая литература" станет, наконец, "фактором очеловечения политики" и даже "непосредственной спасительной силой"(11). Следует отметить, что вера в спасительную миссию литературы присуща не только российской традиции. За пределами России она с особой силой проявилась в немецких интеллигентских кругах незадолго до прихода Гитлера к власти. Одним из самых страстных поборни-ков идеи "очеловечения политики" литературой здесь был не кто иной, как Мёллер ван ден Брук.

Артур Мёллер родился в Золингене на Рейне в 1876 г. Звучный псевдоним, под которым идеолог немецкого национализма войдет в историю, он сочинил себе в юности, соединив фамилии отца и матери, голландки по происхождению. Сын образованных и обеспеченных родителей, Меллер не получил систематического образования. Бросив гимназию, он быстро приобщился к богемной жизни Берлина, Лейпцига и Эрфурта. Его "университетами" стали художественные мастерские и галереи, театры и варьете, литературные кафе и читальные залы библиотек(1) . Уже во второй половине 90-х гг. Мёллер начал пробовать свои силы в качестве переводчика. Тогда же он написал свои первые литературно-критические этюды, в которых, как не раз отмечалось, проявил редкие для самоучки чутье, проницательность и кругозор1 .

В 1902 г. молодой литератор оставил жену, ждавшую от него ребенка, и, уклоняясь от призыва в армию, перебрался в Париж. Именно здесь в добровольной эмиграции взгляды Мёллера стали приобретать все более заметный националистический оттенок1 . Однако обострившееся чувство национальной принадлежности не лишило его способности ценить достоинства иных культур. Об этом свидетельствует начатая им в поездке по Италии и ставшая настоящим гимном этой стране книга "Итальянская красота"1 . В 1904 г. Мёллер заявил о себе как почитателе русской литературы и в первую очередь Достоевского, которого называл ее "центральным гением"1 . Уже через год он при содействии четы Мережковских приступил к своему знаменитому изданию сочинений Достоевского. Этот поистине подвижнический труд растянулся на десятилетие, и к началу первой мировой войны Мёллер выпустил двадцать два прекрасно переведенных и оформленных тома. Результатом его публикации стал настоящий культ Достоевского, который сохранялся в Германии и в годы войны, и после ее окончания1 . В становление этого культа Мёллер внес решающий вклад не только как издатель, но и как интерпретатор русского классика. В блестящих вступительных эссе он внушал читателям свою любовь к Достоевскому, а заодно и поныне живущий миф о якобы воплощенной в его творчестве "загадочной русской душе".

Естественно, что, разгадывая секреты русской "природы" Достоевского, Мёллер искал ответ прежде всего на те вопросы, которые занимали его в связи с осознанием собственной - немецкой - национальной принадлежности. Уже поэтому Достоевский был для него больше, чем великий писатель. Русский классик во многих отношениях служил будущему идеологу немецкого национализма наставником и примером для подражания. Прежде всего у Достоевского Мёллер учился верить в избранность своего народа, видеть в нем высшую ценность и пророчествовать о его великом предназначении.

В своих комментариях к Достоевскому Мёллер прямо указывал на источник, из которого вытекали его национализм и, как он полагал, русский патриотизм его кумира. Этим источником была их общая нелюбовь к современному Западу и неприятие базисных ценностей его культуры1 . Именно эти мотивы Меллер особенно бережно прослеживал в произведениях своего любимого писателя. Запад в его представлении ассоциировался с распадом и смертью органического народного целого. Поэтому он с пылом истинного славянофила осуждал безрассудство Петра Великого, открывшего свою страну европейским влияниям1 . Однако творчество Достоевского и вся русская литература убеждали Меллера в том, что Россия даже после роковых петровских реформ сохраняла в своей душе стихийную силу и самобытность. Все привлекательные черты ее духовной жизни - будь то русская набожность или русский юмор, русская чувственность или русский консерватизм - он так или иначе сводил к русскому антизападничеству.

Примечательно, что, даже став одним из ведущих немецких националистов, Мёллер не смущался заявлять землякам, что им недостает "безусловной русской духовности"20. Вслед за Достоевским он ждал явления "русского Христа", "Христа сегодняшнего дня", который станет "обороной от Запада" не только для России, но и для Германии21. Это ожидание было тем сильнее, чем тлетворнее ему казалось влияние Запада на его собственную страну. Явно противореча известным пассажам из "Пушкинской речи" Достоевского, Меллер называл "самоотречение" в отношениях с Западом не достоинством, а слабостью, свойственной не столько России, сколько Германии22. Ни вера Достоевского во "вселенскую отзывчивость русской души", ни его признания в любви к "европейскому кладбищу" не помешали немецкому националисту уловить неприязнь его наставника к современной Европе, в которой "все подкопано и, может быть, завтра же рухнет бесследно во веки веков"(23).

И все же, сожалея о потере соотечественниками "духовного суверенитета", Мёллер не терял веры в их способность вернуться к собственным национальным истокам. Эту веру ему также внушил Достоевский, причем не только силой русского примера, но и указанием на таящийся в самой Германии - этой "вечно протестующей стране" - антизападнический потенциал24. Наконец, Мёллера обнадеживал и развитый Достоевским романтический миф о "молодых" народах, которые в избытке сил бросают свой вызов старым нациям "крайнезападного мира" Европы. Естественно, что, подхватив его, немецкий националист включил в число этих народов и своих соотечественников.

Так, учившись у Достоевского боготворить свой народ, Меллер уже в эмиграции завел речь о великом немецком предназначении. Однако он считал, что для его исполнения немцы должны "стать немцами во-первых и прежде всего". Формулируя данную задачу, Меллер также следовал примеру Достоевского, призывавшего своих соотечественников "стать русскими во-первых и прежде всего"25. При этом идеолог немецкого национализма брал на себя по сути ту же роль "воспитателя" нации, в которой, как он подчеркивал, для русских выступал Достоевский. Но если Достоевский воздействовал на русское сознание прежде всего своими художественными произведениями, то Меллер избрал для аналогичной цели публицистику.

Первым шагом в этом направлении стала серия эссе о выдающихся политиках, писателях, художниках и философах различных эпох немецкой истории26. Как признавал сам Меллер, этот труд был адресован в первую очередь немецкой молодежи с тем, чтобы морально подготовить ее к грядущей схватке с Европой. При этом он в буквальном смысле приравнял свое перо публициста к штыку солдата. Начав публикацию "немецкой серии" еще в эмиграции, он обратился в Военное министерство Германии с ходатайством зачесть работу над ней за прохождение военной службы. Просьба была удовлетворена, и в 1907 г. Мёллер смог вернуться на родину27.

С началом первой мировой войны бывший дезертир и эмигрант уже без колебаний простился с богемой и пошел на фронт добровольцем. Правда, расшатанное к тому времени здоровье не позволило Мёллеру нести строевую службу, и он был прикомандирован к Военному отделу Министерства иностранных дел. Здесь, на поприще психологической мобилизации, он оказался в своей стихии и немало поспособствовал разжиганию националистических страстей. Но, надо отдать Меллеру должное: ему хватило если не трезвости ума, то вкуса, чтобы удержаться и от площадной брани в адрес противника, и от пошлого бахвальства, бившего через край в немецкой - и не только немецкой - военной пропаганде.

Долг немецкого патриота Меллер исполнил иным образом, написав в годы войны свое самое глубокое по содержанию и изысканное по форме произведение - небольшую книгу под названием "Прусский стиль"28. Стремясь представить в ней морфологию прусской культуры, Меллер сплел в один прихотливый узор свои размышления о прошлом и настоящем Пруссии, ее природе и архитектуре, народе и королях. И все же задача которую ставил перед собой автор - выразить "прусскую сущность" - имела для него актуальный политический смысл. В своей книге он противопоставлял "прусский дух" аморфности немецкой "природы". Ему казалось, что этот дух нашел воплощение в активной и монолитной прусской государственности. Поэтому перестройка немецкого государства по прусскому образцу представлялась ему насущнейшей задачей всего немецкого народа.

Книга "Прусский стиль" стала последним культурфилософ-ским произведением Мёллера. Вскоре после капитуляции Германии и подписания Версальского мира он сплотил вокруг себя видных политиков, издателей и публицистов националистического толка с тем, чтобы вести борьбу на два фронта: против "внешнего Запада" в лице Антанты и против "внутреннего Запада", олицетворением которого для него был прозападный Веймарский режим29. Эта борьба вылилась в "консервативную революцию", под которой ее исследователи чаще всего понимают всеобъемлющее идеологическое наступление на модерн и весь комплекс идей и учреждений, в котором воплотилась либеральная, западная, индустриальная цивилизация30.

Пожалуй, самым ярким документом этого движения в Германии стало последнее крупное произведение Мёллера - книга "Третий рейх". Такое имя он дал идеальному немецкому государству, которое собственно, и должно было явиться итогом "консервативной революции". Этот образ вместил многое из того, о чем писал автор в предшествующие периоды своего творчества: преемственность культурного развития, увиденную им когда-то в Италии, проповедь народного избранничества, услышанную им из России, и тот стиль "связующего" государственного начала, который он ощутил в прусской традиции(31). Каждую из этих тем Мёллер раскрыл в свое время как художник. Теперь, уже политиком он, подобно плановскому герою, желал воплотить в жизнь гармонию, которая открылась ему в сфере художественного творчества. Его политическая утопия явилась, как сказал бы К. Поппер, "интеллектуальной интуицией мира чистой красоты". Рисовавшийся ему "Третий рейх" должен стать в одно и то же время царством всеобщей гармонии и политическим обрамлением нации, сакральным центром мира и храмом для обожествленного народа. Но взгляд, в соответствии с которым общество должно быть столь же прекрасным, как и произведение искусства, неизбежно вел к эстетическому отказу от компромисса и политическому радикализму32.

Именно из этой установки вытекало определение "истинного", т. е. "революционного консерватизма", которое Мёллер обосновывал в "Третьем рейхе" и противопоставлял "ложному" консерватизму традиционного толка. Консерватизм являлся для Мёллера ценностным мышлением. Быть истинным консерватором означало, по его определению, хранить не все наличные ценности, но только те, которые достойны сохранения. Речь шла о "вечных" ценностях, на которых должна строиться жизнь немецкого народа. Остальные - "ложные" идеалы либерального общества - предстояло безжалостно искоренять. Соответственно консерватизм по Мёллеру означал национализм, а быть националистом значило славить не то отечество, которое есть, а то, которое будет очищено от скверны либерализма и воплотит в себе истинные национальные ценности(33).

Чем более желанным для Мёллера был этот идеал, тем более радиккальным было его неприятие действительности. В своем введении к "Третьему рейху" он обронил пророческую фразу о том, что его утопия может стать смертельной для склонного к самообману немецкого народа34. Однако прежде всего она оказалась гибельной для него самого. Жизнь в реальной, не вымышленной Германии становилась для немецкого националиста все более невыносимой. В 1925 г. в одном из приступов участившейся меланхолии он покончил жизнь самоубийством.

Можно спорить о том, насколько весом был вклад автора утопии "Третьего рейха" в становление идеологии нацизма и был ли он в действительности его предтечей. Но бесспорно, что атака, предпринятая Меллером и его соратниками на веймарскую демократию, во многом способствовала успехам нацизма. Их изощренная критика веймарской системы находила, как и их утопические проекты, широкий отклик в тех антидемократических - прежде всего интеллигентских - кругах, которым претила откровенно вульгарная пропаганда нацистов. Иррационализм, который "консервативная революция" несла в политику, парализовал те силы, которые могли бы оказать сопротивление нацизму и предотвратить самоубийственный для Германии выбор.

1 Данная работа была впервые опубликована в электронном журнале "Commentarii de Historia". 2999. № 1. - http: //www.main.vsu.ru/-cdh.

2 В то же время "консервативная революция" 20-х - начала 30-х гг. XX в. неизменно оставалась в поле зрения историков. Заслуга ее "открытия" в качестве предмета исторического исследования принадлежит бывшему секретарю Э. Юнгера немецко-швейцарскому историку и публицисту Алмину Молеру. В 1949 г. Молер защитил по этой теме диссертацию, а спустя год опубликовал ее в виде монографии, которая выдержала три издания и до сих пор слывет бестселлером (см.: Mohler A. Die konservative Revolution in Deutschland 1918-1932. Grundri? ihrer Weltanschauungen. Stuttgart, 1950). На протяжении уже полувека А. Молер является не только первым историографом "консервативной революции", но и ее "ветераном" и ведущим идеологом.
3 О провозглашенной европейскими "правыми" в 1989 г. "консервативной революции" см., например: Jaschke H.-G. Nationalismus und Ethnopluralismus. Zum Wiederaufleben von Ideen der "Konservativen Revolution" - Jahrbuch zur Konservativen Revolution. 1994. Koln, 1994; Eichberg H. Der Unsinn der "Konservativen Revolution". Uber Ideengeschichte, Nationalismus und Habitus - wir selbst. 1996. № 1. S. 10 ff. С середины 90-х гг. лозунг "консервативной революции" (в специфически "американской" интерпретации) взят на вооружение и лидерами республиканской партии США. См. об этом например: Wiegandt M. Konservative Revolution im "Land of the Free" // Die Neue Gesellschaft. Frankfurter Hefte. August 1995. H. 8 (42. Jg.) S. 679-683; Leggewie C. USA: Konservative Revolution oder neue Reform-Ara? // Internationale Politik und Gesellschaft. International Politics and Society. 1996. № 3. S. 229-236.
4 См., например: Дугин А. Консервативная революция: Краткая история идеологий третьего пути. // Элементы: Евразийское обозрение. 1992. № 1. С. 15-16, 49-56; Его же. Консервативная революция. М., 1994. С. 9-38. Краткий анализ взглядов А. Дугина см.: Сулимов К. А. "Третий путь" Александра Дугина // Исследования по консерватизму. Вып. 5: Политика и культура в контексте истории. Пермь, 1998. С. 44-47. Нынешний синтез идей "консервативной революции" и евразийства не случаен. Принципиальное сходство воззрений русских евразийцев и немецких "революционных консерваторов" 20-х - начала 30-х гг. подметил Л. Люкс (см.: Люкс Л. Евразийство // Вопросы философии. 1993. № 6. С. 112-113, а также более подробно: Luks L. "Eurasier" und "Konservative Revolution". Zur antiwestlichen Versuchung in Ru?land udn in Deutschland // West-ostliche Spiegelungen. Hrsgg. von Lew Kopelew. Russen und Ru?land aus deutscher Sicht. Reihe A. Bd. 5. Deutschland und die Russische Revolution. 1917-1924. Munchen, 1998. S. 219-239).
5 Прослеживая "родословную" "консервативной революции", ее приверженцы и историографы иногда упоминают имя Ю. Самарина, который едва ли не первым осмысленно употребил этот термин в опубликованной им под конец жизни в Берлине одноименной книге. Однако считать его на этом основании родоначальником самой "консервативной революции" было бы неверно. Старый славянофил применял это понятие в уничижительном смысле, резко критикуя "революционные поползновения русской реакции" и подразумевая под ними планы взращивания культурной элиты для будущей "организации России" (см.: Нольде Б. Э. Юрий Самарин и его время. Paris, 1978. С. 225-232).
6 См.: Пленков О. Ю. Мифы нации против мифов демократии: Немецкая политическая традиция и нацизм. СПб., 1997. С. 110-111.
7 См.: Moeller van den Bruck A. Das dritte Reich. Berlin, 1923.
8 Между тем есть основания сомневаться в том, что понятие "Третий рейх", пользовавшееся исключительной популярностью в немецкой публицистике и литературе конца XIX - начала XX вв., было заимствовано нацистами именно из этого сочинения. (см., например: Barsch C.-E. Die politische Religion des Nationalsozialismus. Munchen, 1998. S. 52.
9 См.: Dostojewski F. M. Samtliche Werke. Unter Mitarbeiterschaft von Dmitri Mereschkovski, Dmitri Philosophoff und Anderen herausgegeben von A. Moeller van den Bruck. Bd. 1-23. Munchen und Leipzig, 1905-1919.
10 Беглые упоминания об А. Мёллере в советской историографии см.: Галкин А. А. Германский фашизм. М., 1967. С. 317-318; Бланк А. С. Идеология германского фашизма: Материалы к спецкурсу для студентов исторических факультетов. Часть III. Вологда, 1974. С. 41-43; Одуев С. Ф. Тропами Заратустры. М., 1976. С. 172-174; Бланк А. С. Из истории раннего фашизма в Германии. М., 1978. С. 109-110; Бессонов Б. Н. Фашизм: Идеология, политика. М., 1985. С. 99-100.
11 См.: Карякин Ю. Достоевский в канун XXI века. М., 1989. С. 9.
12 См.: Kaltenbrunner G.-K. Von Dostojewski zum Dritten Reich. Artur Moeeler van den Bruck und die "Konservative Revolution" // Politische Studien. Zweimonatsschrift fur Zeitgeschichte und Politik. Heft 184. 20 Jg. Marz/April 1969. S. 186.
13 См., например: Ebid. Об этом свидетельствует, в частности, тот факт, что практически все начинающие писатели, творчество которых привлекло внимание Меллера, стали впоследствии классиками немецкой литературы. (см.: Moeller-Bruck. Die moderne Literatur in Gruppen- und Einzeldarstellungen. Ausgabe in einem Band. Berlin; Leipzig, 1902; Idem. Das Variete. Berlin, 1902.
14 См.: Schwierskott H.-J. Artur Moeller van den Bruck und die Anfange des Jungkonservativismus in der Weimarer Republik. Eine Studie uber Geschichte und Ideologie desw revolutionaren Nationalismus. Gottingen, 1962. S. 31 f.
15 Moeller van den Bruck A. Die italienische Schonheit. Munchen, 1913.
16 Moeller van den Bruck A. Die Russische Dichtung // Ders. Rechenschaft uber Ru?land. Berlin, 1933. S. 34; Idem. Ru?land, der Westen und wir // Ibid. S. 185.
17 См. об этом, например: Koenen G. Bilder mythischer Meister. Zur Aufnahme der russischen Literatur in Deutschland nach Weltkrieg und Revolution // West-ostliche Spiegelungen. S. 763-789.
18 См., например: Moeller van den Bruck A. Dostojevski, ein politisches Mi?verstandnis // Ders. Rechenschaft... S. 48.
19 См., например: Moeller van den Bruck A. Beharrung und Wechsel in der russischen Politik // Ders. Rechenschaft... S. 156; Idem. Ru?land, der Westen und wir. С. 182.
20 Ibid. S. 185.
21 См.: Moeller van den Bruck A. Die Russische Mystik. Dostojewski, "Der Idiot" // Ders. Rechenschaft... 1933. S. 29; Idem. Die Russische Dichtung. S. 33.
22 См.: Moeller van den Bruck A. Ru?land, der Westen und wir. S. 185.
23 Достоевский Ф. М. Объяснительное слово по поводу печатаемой ниже речи о Пушкине // Русская идея. М., 1992. С. 132-133.
24 Ср.: Достоевский Ф. М. Германский мировой вопрос. Германия - страна протестующая // Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 25: Дневник писателя за 1877 г. Январь-август. Л., 1983. С. 151-154.
25 См.: Moeller van den Bruck A. Dostojevski, ein politisches Mi?verstandnis. // S. 48; Idem. Ru?land, der Westen und wir. S. 186. Ср.: Достоевский Ф. М. Мы в Европе лишь Стрюцкие // Полное собрание сочинений. Т. 25. С. 23.
26 Moeller van den Bruck A. Die Deutschen. Unsere Menschengeschichte. 8 Bde. Minden, 1904-1910.
27 См.: Schwierskott H.-J. Artur Moeller van den Bruck und die Anfange... S. 20.
28 Moeller van den Bruck A. Der preu?ische Stil. Munchen, 1916.
29 См. об этом: Geistenberger H. Der revolutionare Konservatismus. Ein Beitrag zur Analyse des Liberalismus. Berlin, 1969.
30 См., например: Stern Fr. Kulturpessimismus als politische Gefahr. Eine Analyse nationaler Ideologie in Deutschland. Bern, 1963. S. 7, 349. Ср.: Rudolph H. Kulturkritik und konservative Revolution. Zum Kulturell-politischen Denken Hoffmanstahls und seinen problemgeschichtlichen Kontext. Tubingen, 1971. S. 269; Hecker H. Die Tat und ihr Osteuropa-Bild 1909-1939. Koln, 1974. S. 193.
31 Смысловое единство этих трех тем своего творчества Меллер раскрыл в коротком эссе, которое может служить своего рода "ключом" к их "расшифровке": Moeller van den Bruck A. Die italienische Schonheit - der Preu?ische Stil - Dostojewski // Ders. Rechenschaft... S. 179-180.
32 Об опасностях "эстетического энтузиазма", чреватого в политике отказом от разума и его заменой иррациональной мечтой об апокалиптической революции см.: Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. I: Чары Платона. М., 1992. С. 207-209, 211. Мёллера можно считать воплощением того типа отравленного мечтами о прекрасном мире "художника-политика", чье мышление было подвергнуто К. Поппером блестящему и безжалостному анализу.
33 См.: Moeller van den Bruck A. Das dritte Reich. Berlin. 1923. S. 301.
34 Ibid.

назад


goutsoullac@rambler.ru