*MESOGAIA-SARMATIA*
Imperium Internum
(РОССИЯ - УКРАИНА - БОЛГАРИЯ)

А. Н. САВЕЛЬЕВ
ИМПЕРИЯ — СУДЬБА
(Личность, общество и государство в имперской нации)

Для современного "россиянина" нет страшнее слов, чем "национализм" и "империализм". Страх этот имеет нематериальные причины. Обыватель-"россиянец" никогда не подвергался в России гонениям от нации или Империи. Но ему очень часто, десятилетиями говорили, что национализм и империализм — это нехорошо.

М.В.Ильин (1) справедливо отмечает, что сложные понятия Империя, империализм были превращены доморощенными "политологами" в бранные слова. Начало этого превращения было положено русскими либералами конца XIX века, продолжение мутации связано с ленинским определением империализма, как высшей стадии капитализма, а окончательное перевоплощение — с абсурдным либерализмом современной России.

"Демократизация" России оправдала многие термины и понятия, а заодно и явления — в том числе воровство. Но подобно коммунистическому режиму, еще имевшему отдаленные воспоминания о Российской Империи и русском народе, "демократическая" власть и ее пропаганда уже без всяких воспоминаний о прошлом страны, без всякой связи с реальностью, продолжили "дело Ленина". Если у выдуманного Марксом пролетария не должно было быть Отечества (у реального оно обычно имелось), то у выдуманной "демократами" Российской Федерации не должно быть нации, а у населения, лишившегося в результате "демократизации" национального чутья, — представлений о собственном государстве, исторически сложившемся и существовавшем как Империя.

Чтобы понять смысл Империи приходится возвращаться на пути русской философии, заросшие бурьяном марксистско-ленинского и "демократического" словоблудия, и к тем проблемам, которые сформулировал несколько десятилетий назад Н.Бердяев. Он писал: "...русский империализм, как всемирно-исторический факт, не был еще достаточно осознан и не был сопоставлен с так называемой националистической политикой. В широких кругах русской интеллигенции этими проблемами мало интересовались и даже считали их несколько "реакционными" (2, с.107).

Что касается реакционности, то "демократическая" публика считает национализм и империализм крайне реакционными качествами. Сепаратисты всех мастей, мечтающие о дальнейшем расчленении России, принимают национальное только в рамках своих уделов и противопоставляют национальное имперскому. Если же опираться на позицию Н.Бердяева, то национализм — есть начало обособления и индивидуализации, а империализм — начало универсализации, стремление к участию в общемировых процессах. Оба начала не противостоят, но сосуществуют, дополняют друг друга в имперской нации, в националом ядре Империи. Русский империализм неагрессивен, русский национализм носит всечеловеческий народный характер. В этом смысле нашу концепцию можно было бы назвать "национал-империализмом" (по аналогии с концепцией национал-прогрессизма П.Хомякова (3)).

Рассматривая качества личности, общества и государства в имперской нации, взаимосвязь их в Империи, приходится проходить поперек силовых линий официальной российской науки (так быстро перенявшей "демократический" стиль и "демократические" взгляды) и доминирующей политической стратегии, остающейся по ключевым параметрам либеральной и антинациональной. Вместе с тем, оппозиция прорежимным воззрениям находится в прямом соответствии с русской социальной философией, составляющей огромное невостребованное наследие.

 

Антинациональная и антиимперская идеология

Интенсивные поиски моделей общественного развития соответствуют переломным, кризисным эпохам. Потому современная Россия переполнена экономическими и политическими концепциями, которые причудливо переплетены между собой и практически недоступны для понимания, а тем более — для применения в практике государственного строительства. "Склад русских интеллигентских мыслей" (4) постоянно востребован и продолжает пополняться с невиданной быстротой. Новые социальные изобретения обычно имеют на этом "складе" массу аналогов и прототипов, но оторваны от народного инстинкта и исторической почвы. Потому все попытки их применения на практике проваливаются с неизбежностью прямо у нас на глазах.

А.Боханов, доктор исторических наук, специалист по социально-экономической и политической истории дореволюционной России точно подмечает (5), что думские споры начала века в Таврическом дворце, имевшие явно антиимперский характер, были значимы лишь для 5% населения. Милюковы, Гучковы и их соратники представляли скорее закрытый клуб, чем общественную силу, способную реконструировать страну. Они представляли тот слой общества, который, по выражению профессора И.Озерова, считал достойным занятием для мыслящего интеллигента "играть в карты, попивать при этом и ругать правительство". Основная масса населения России жила в системе традиционных представлений. Именно поэтому рожденная русским либерализмом русская революция оказалась насильственным совращением народа с пути традиционализма, эволюции, органических реформ.

Интеллигентский либерализм с его антиимперской сущностью был с самого начала слепым копированием европейского либерализма, в какой-то степени уравновешивающего уродливые формы европейского абсолютизма. Но европейский абсолютизм существенным образом отличался от российского самодержавия. Российский монарх олицетворял, прежде всего, православную традицию святости верховной власти и защиты подлинной веры. А.Боханов пишет о том, что "...есть логика имперского бытия, логика особая, в которой много иррационального, внепрагматического. Сама идеология имперства очень мифологична. Русское же сознание вообще крайне восприимчиво к мифу. Поэтому-то и империя со всеми ее атрибутами — грандиозность пространства, величие государственности, святость верховной власти — нашла глубокую опору в самом надежном месте — в умах и душах русских людей. И поселилась в них всерьез и надолго." (5, с.21). Русский либерализм, не имея возможности выбить из русской души чувство имперской государственности, коверкая самого себя и все дальше уходя от своего зарубежного аналога, всячески отравлял это чувство и добился таки глубокого кризиса всей русской истории.

В традициях российской "народнической" полуинтеллигенции объявлять Империю социальной системой, противостоящей свободе человеческой личности и мирному сожительству народов. С прошлого века полуинтеллигенция, насытившаяся пересказами Вольтера и Руссо, продолжает инициировать раскол и социальные потрясения в российском обществе. Ее антибюрократический, антитоталитарный пафос становится антигосударственным, антироссийским, антирусским.

Как и в начале века, сегодня исходно омертвелые социальные истины чаще всего аранжируются "антиимперский" риторикой. "Империя зла" для современных либералов — это безусловно тот режим, с которым необходимо бороться, который надо ниспровергнуть, несмотря ни на что. Неотъемлемый элемент аранжировки — "общечеловечность", которой якобы лишена Империя, отстаивающая лишь национальный эгоизм и заводящая непросвещенное население в исторический тупик.

Вот несколько тезисов из статьи современных либералов, заранее признающиеся в своей кровной “нерусскости” (6):

"Секрет имперского патриотизма в том, что он — всего лишь идеологический инструмент, используемый для того, чтобы человеку внушить любовь к государству, стоящему над человеком и всецело его себе подчиняющему..."

"Частный, семейный, а не "государственный" человек — это есть наш главный шанс." "Семья важнее государства, патриотизма, великой России". "Какой человеку прок от державного величия, если ему ради него надо еще туже затягивать ременьи если ему не объясняют (а объяснить это невозможно), что оно дает ему лично?

"Русский народ, как и другие, успел разочароваться в имперской власти". "С достоинством, присущим только великим народам, русский народ предоставил право другим жить так, как они хотят и могут” (это пишется о насильственном о расчленении страны).

"Империи создаются и воосоздаются только так — ценой пролитой крови"."Территория даже населенная братьями по крови не стоит пролитой крови — таково сегодня преобладающее в обществе настроение."

"Восстановление СССР плюс "русская идея" — это идеология экспансии в ближнее зарубежье под национальными знаменами, заявка на новую версию русификации, осуществить котрубю оказалось не по силам прежним "интернационалистским" поколениям коммунистов." "Коммунизм и фашизм в России могут быть окрашены только в имперский цвет"

В целом все это можно оценить только как гнусный поклеп на русский народ и злонамеренное невежество по части истории русской государственности.

Современная Россия была потрясена "революцией мэнээсов", перенесших свои технократические методики (пригодные лишь для масштабов производственного участка с примитивной технологией) на почву государственного управления и политических идеологий. Это называется "реализмом", применением опыта "цивилизованного мира".

Замечательный русский философ-консерватор К.Н.Леонтьев писал о другом ("немэнээсовском") реализме: "Верно понятый, не обманывающий себя надеждами реализм должен, рано или поздно, отказаться от мечты о благоденствии земном и от искания идеала нравственной правды в недрах самого человечества." (7). Другой русский философ-богослов С.Булгаков давал такую оценку попыткам узко-рассудочного управления обществом: "Позитивная наука не в силах раскрыть будущих судеб человечества, она оставляет нас относительно их в абсолютной неизвестности" (8, с.282). Мэнээсы-технократы до такого понимания подняться не в силах — просто не умеют, не знают такой практики. Их мысль зажата в узких тисках "естественных" прав и свобод человека, открываемых преимущественно личным весьма убогим опытом.

Если говорить о социальных теориях "демократов"-технократов, то они предлагают современному обществу ту или иную систему процветания и изобилия, не выходя за рамки чисто потребительской парадигмы, не решая ключевых вопросов бытия. Даже если подобная схема временно укоренится в государственных и общественных институтах, рано или поздно встает вопрос: "А зачем?" и на поверхность выходит проблема смысла, от которой некуда деться. Благоденствие? А ради чего и что есть действительное благоденствие? Можем ли мы принять его и чем придется поступиться, какие жертвы на алтарь своего благополучия мы положим?

С.Булгаков пишет: "Для человека, как разумного существа, бесконечно важнее любой специальной научной теории представляется решение вопросов о том, что же представляет собой наш мир в целом, какова его субстанция, имеет ли он какой-либо смысл и разумную цель, имеет ли какую-либо цену наша жизнь и наши деяния, какова природа добра и зла и т.д. и т.д. Словом, человек спрашивает и не может не спрашивать не только как, но что, почему и зачем." (8, с.261). Именно отречение от поисков смысла привела Россию к ельцинизму.

Показательны в этом отношении результаты опроса, проведенного среди новоизбранных депутатов России в 1990 году (9). Депутаты с готовностью оценивали утверждения типа: "Человек, одобряющий захват чужих территорий, все же лучше того, кто заявляет, что он не любит свою Родину." (тезис поддержало 8%) или "Лучше уж не любить свою Родину, чем поддерживать захватническую войну" (тезис поддержало 44% депутатов). Хотя по поводу последнего утверждения было много негативных комментариев на полях анкеты, депутаты все-таки не бросали эти анкеты в корзину для испорченной бумаги и не стремились взять за шиворот наглых "исследователей". Зато последние были прямодушны и непосредственны, с удовлетворением сделав вывод о крайне слабой выраженности в политическом сознании народных избранников имперской идеологии.

Ответы по другому поводу показывают еще больший "антиимпериализм" опрошенных депутатов. Мнение о том, что "любые преобразования в стране следует проводить в той мере, в какой они не ослабляют нашего положения в качестве великой сверхдержавы" разделили только 16% депутатов, зато тезис "если роль сверхдержавы будет мешать развитию в нашей стране демократии, то нам следует отказаться от этой роли" поддержали уже 48%. В целом доля депутатов, допустивших предпочтение патриотизма — справедливости и великодержавности — демократии, составила лишь 4%.

Все последующие события — крах экономики, крах государственности, разложение социума — вполне логичные последствия столь явно выраженной антиимперской позиции. Россия вдоволь вкусила "демократического реализма"...

 

Человекобожие либерализма и понимание личности

Самое страшное заблуждение, которого не может избежать практически ни одна система, помещающая человека в центр мироздания — это человекобожие. Все антиимперские теории несут на себе этот порок.

Если строить национально-государственную идеологию или представление об общественном идеале, отталкиваясь от личности человека, то все равно приходится рассматривать проблемы отношения личности и общества, личности и рода, личности и биосферы (ноосферы). Если отталкиваться от понимания личности, как совокупности всех ее социальных отношений, то сами эти отношения становятся предметом для дальнейшего разворачивания представлений об общественном идеале. Можно строить общественный идеал, опираясь на понимание самого общества, рассматривая его существование в форме сложного переплетения личностных и групповых качеств и действий.

Все перечисленные подходы будут вполне (или до определенной степени) равноценны, но только в том случае, если они не игнорируют в построении общественного идеала существенного — смысла употребляемых понятий и их взаимосвязи.

Спекулятивные подходы (недоразвитые политические программы) обнаруживают себя тем, что отсекают, отбрасывают, выводят за пределы своего рассмотрения те или иные социальные факторы. Так, например, российская либеральная идеология (как в коммунистической, так и в "демократической" модификации) грешит тем, что личность ставится во главу иерархии ценностей сама по себе, лишенная каких бы то ни было признаков, формирующих ее. Человечества как бы нет вокруг этой личности, она сама начинает это человечество формировать вокруг себя сообразно своим интересам и потребностям. Так образуется и реализуется программа человекобожия.

Согласно этой программе, обожествленный человек, не преодолевая, отбрасывает свою телесную оболочку, перестает ее замечать. Он лишается любви к родине, любви к отцу и матери, к ближним своим, лишается чувствительности к боли, способности к переживанию, и упивается своей богоподобной ролью.

Строить общественный идеал на стол зыбкой почве невозможно. Поэтому либералы изолируют свое социальные построения от личности и строят их либо вообще без всяческого фундамента, либо обособленно от представлений о личности (при этом иногда угадывая истину).

Хотя в русской философии теория личности не была достаточно разработана (см. обзор в (8)), но русские философы всегда опирались на некие невысказанные принципы, ставящие препятствие самобожию. Когда С.Булгаков говорил о ценности личности, он прекрасно понимал, что же он берет исходным моментом всего своего построения об общественном идеале. Он писал: "Человек не может утверждать себя только в себе и на себе,... он выносит центр своего существования за пределы своего я, духовно выходит из себя, рассматривает себя лишь в связи с целым, как его часть, отдает свое я, чтобы восстановить его единение с целым, делает себя в этом смысле формой, воспринимающей абсолютное содержание." (8, с.35-36). По сути дела мы видим здесь принцип самотрансценденции, который в нашем рассмотрении является фундаментальным качеством "имперскости".

Современные либеральные концепции утверждают самобожие и скатываются в сатанизм, требуя явления сверхчеловека, личного кумира, вождя. В современной России эти кумиры и вожди в калейдоскопическом круговороте сменяют один другого. У нас это называется политикой и реформами, народовластием и демократией. Отсюда и готовность верить лживой пропаганде, вещающей о "светлом будущем" (ранее — коммунистическом, теперь — рыночном).

Соблазн самообожествления, преодоления трагизма истории делают фанатиков коммунизма и либерализма одинаково самонадеянными, одинаково заносчивыми и жестокими. Они верят в божественность своих кумиров, зрят в завтрашнем дне близкое царство свободы и справедливости, не замечая подлости дня сегодняшнего, не противостоя ей.

С.Булгаков пишет: "Та единственная в своем роде, незаменимая, абсолютно неповторимая личность, которая только однажды на какой-нибудь момент промелькнула в истории, притязает на вечность, на абсолютность, на непреходящее значение, которое может обещать только религия, живой "Бог живых" религии, а не мертвый бог мертвых социологий." (8, с.64). Увязнув в этих социологиях, мы то и дело мним себя богами, выталкивая личность в центр мироздания, не понимая что это за личность, в чем смысл ее существования.

Постановка вопроса о смысле мгновенно осложняет антропоцентристские идеологии. Оказывается, что говоря о личности, антропоцентристы хотят разуметь в ней какую-то универсальную оболочку, подходящую каждому индивиду. И каждый индивид как бы допускается к тому, чтобы эту оболочку при необходимости и без всяких трудов примерить на себя. Абстракция аксиологической схемы подменяется конкретным самобожием, универсальным, доступным каждому.

С.Булгаков отмечал, что интеллигенция "уверовала, вместе с Руссо и всем просветительством, что естественный человек добр по природе своей и что учение о первородном грехе и коренной порче человеческой природы есть суеверный миф, который не имеет ничего соответствующего в нравственном опыте. Поэтому вообще никакой особой заботы о культуре личности (о столь презренном "самоусовершенствовании") быть не может и не должно, а вся энергия должна быть целиком расходуема на борьбу за улучшение среды. Объявляя личность всецело ее продуктом, этой же самой личности и предлагают улучшать эту среду, подобно барону Мюнхгаузену, вытаскивавшему себя из болота за волосы." (8, с.147). Получается, что в либеральном понимании общественного идеала центральное положение личности есть одновременно и самое неприкаянное ее состояние.

Вопрос о смысле опрокидывает безбожную схему. Оказывается, что личность можно понимать по-разному. Абстрактная личность в схеме либералов лишена всего своего естества, вопрос о ней самой отставлен в сторону, выведен за скобки. В построении С.Булгакова личность обрастает социальными связями, наполняется духом и, не теряя своей телесности, обретает образ Божий. Личность оказывается связанной с семьей, племенем, нацией, государством.

Более того, личность, как абстракция — не универсальна. Она не подходит для употребления всякому, она выявляет в индивиде нечто особенное, а это особенное не у всякого индивида сохраняется в качестве существенной черты. Поэтому С.Булгаков говорит о святых и героях, которых чтит народ: "Они, те праведники, ради которых существует сырой материал этнографической массы, в них осуществляется миссия народа." (11, с.444). Они — тот "святой остаток", который своей праведностью оправдывает существование народа.

В замечательной книге К.Касьяновой "О русском национальном характере" (12) есть такие слова: "Раз уж все равно человек — существо частичное и вписан в контекст своего общества и своей культуры, единственный способ не быть "винтиком", "кирпичиком" и т.д. — это преодолеть свою "частичность" посредством распространения себя на это целое. Наиболее крупные личности, оставившие самый яркий след в истории, и самый сильный отпечаток на том обществе, в котором они жили, именно тем и отличались, что с гораздо большей, чем обычные люди, силой ощущали это общество "своим", как бы продолжением самих себя. Они в него "вживались" с огромной щедростью и, что называется, "без остатка". И оно — это целое — сохранило их: не память о них, но дело их."

В двух приведенных фрагментах мы видим явные признаки иерархии. Индивид может обладать личностными качествами в разной степени. Мы будем говорить об "имперской личности" именно в связи с этой иерархией, требующей не замыкания в своем случано организованном внутреннем мире, а выхода за его пределы, продвижении по ступеням иерархии к святости, пересоздании самого себя вместе с пересозданием социума, мыслимого неотрывно от личности.

Из сказанного выше следует, что основной для понимания личности (в данном случае — личности определенного уровня иерархии) и ее связи с обществом, нацией, государством может быть только религия. С.Булгаков писал: "Религия есть активный выход за пределы собственного я, живое чувство связи этого конечного и ограниченного я с бесконечным и высшим, расширение нашего чувства в бесконечность в стремлении к недосягаемому совершенству. Только религия устанавливает связь между умом и сердцем человека, между его мнениями и его поступками." (8, с.264). "...религия ...имеет свой собственный способ непосредственно, интуитивно получать нужные для нее истины... Вера есть способ знания без доказательств..." (8, с.265).

Для России нет иного выбора, кроме обращения к Православию. Иной выбор был бы предательством по отношению к нашим предкам, выносившим и сохранившим для нас Православие вместе с прозрением в нем и через него конечных истин, практику "проектирования" согласно этим истинам государственного (стержень Империи) и национального (стержень культуры) строительства.

 

Национальное и общечеловеческое

К идее Империи невозможно перейти минуя понятие нации. Негативное восприятие Империи всегда сопровождается негативным или искаженным восприятием нации.

Коммунистическая и "демократическая" идеологические схемы стремятся не включать понятие нации или коверкают его до неузнаваемости. В лучшем случае понятие нации признается как временное неизбежное зло, подлежащее историческому преодолению. Снова возразим такому мировоззрению словами С.Булгакова: "Человек есть воплощенный дух и, как таковой, состоит из духа и души и тела, — одушевленной телесности. В нем есть личное и родовое начало, мужеское и женственное. Дух есть божественное начало в человеке, имеющее жизнь в себе и раскрывающееся в Боге. Человеческая личность есть личный дух по образу Христову и в этом, онтологическом, смысле она причастна Христу, Его вселенскому вселику. ...Члены тела Христова суть тем самым граждане мира, члены вселенского братства, не интернациональное, но сверхнациональное, духовное объединение." (11, с.644).

Отталкиваясь от представлений о духовном единстве человечества, легко впасть в заблуждение, которым так часто напоказ грешат политики, скрывая свои честолюбивые замыслы. Показное человеколюбие — это так модно, этого ждут от любого государственного мужа! Но здесь-то как раз и намечается разделительная грань. "Общечеловеческое может иметь двоякий характер — абстрактно-человеческого, безличностного и вненационального, или конкретно-человеческого, индивидуального и национального." (8, с.204).

Надо понимать, что конкретность здесь — в рассуждениях С.Булгакова — не носит универсального характера. В противном случае признание существование наций и их неотъемлемости от человеческой природы исчезало бы их уравниванием, безразличием. Отсюда возникает особенность отношения личности к нации: "Родовое начало, психея есть для человека непреложный факт его собственной природы, от которого онтологически не может, а аксиологически не должен освободиться, ибо это означало бы развоплотиться, перестать быть в своем собственном человеческом чине. Это люциферическое восстание против Творца..." (11, с.645-646).

Подмена общечеловеческой духовности существует в виде интернационализма, космополитизма и звериного (нездорового) национализма. Абсолютизация родового начала, как и его игнорирование — порочны. Российские либералы, преодолевая извращение родового чувства (лишенный духовности интернационализм), негодуя на его абсолютизацию (шовинизм), впадают в собственную болезнь — болезнь игнорирования этого чувства. Отсюда и утрата чувства Родины, и пожелания поражения собственного правительства в войне, и объявление примата "общечеловеческих ценностей" над национальными интересами... Отсюда и непонимание роли государства, служащего оболочкой нации; противогосударственные политические установки, уродливые концепции свободы личности... По этому поводу С.Булгаков замечал: "...бессилие атеистического гуманизма, который не в состоянии удержать одновременно и личность, и целое, и поэтому постоянно из одной крайности попадает в другую: то личность своим бунтом разрушает целое и, во имя прав индивида, отрицает вид (Штирнер, Ницше), то личность упраздняется целым, какой-то социалистической Спартой, как у Маркса." (8, с.89).

Необходимый баланс можно достигнуть только признав нацию неустраняемой реальностью, связывающей личность с общечеловеческим, а точнее — с надчеловеческим, общественное — с вселенским.

Здравому национальному самосознанию должно понимать, что "национальность есть для нас и страсть, и бремя, и судьба, и долг, и дар, и призвание, и жизнь. Ей должна быть являема верность, к ней должна быть хранима любовь, но она нуждается в воспитании, просветлении, преображении. Космополитический гомункул вольтеровского и коммунистического образца в жизни не существует... Только национальное есть и вселенское, и только во вселенском существует национальное. Дух един и прост, плоть же, с ее психеей, многочастна и многообразна, "многоразличная Премудрость Божия" (Еф. 3,10)." (11, с.653)

В русской философской традиции нация понимается как форма человеческого объединения, обусловленная не только и не столько интересами, сколько Идеей. Причем в данном случае Идея рассматривается в качестве первоисточника, определяющего судьбу нации и государства. При этом вопрос об "этничности" или "политичности" нации отходит на задний план. (Здесь речь, конечно же, идет не о научной истине, а о сущностях, смыслах, эйдосах.)

Стоит привести известный тезис классика русской философии Вл.Соловьева о том, что "идея нации есть не то, что она думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности". Не государство, не народ выбирают Идею "под себя". Идея существует помимо них, ими открывается и познается. То есть, поиск Национальной Идеи связан с выходом за пределы собственных границ: с самотрансценденцией ("человек есть не то, что он есть"). Существующая нация — лишь некоторое приближение к ее Идее, попытка реализации освоения, постижения Идеи.

Вл.Соловьев писал: "Призвание, или особая идея, которую мысль Бога полагает для каждого морального существа — индивида или нации — и которая открывается сознанию этого существа как его верховный долг, — эта идея действует во всех случаях как реальная мощь, она определяет во всех случаях бытие морального существа, но делает она это двумя противоположными способами: она проявляется как закон жизни, когда долг выполнен, и как закон смерти, когда это не имело места." (13, с.42). Поиск собственной судьбы, адекватной Национальной Идее, служащей проектом Отечества — вот задача нации.

В сборнике "Из глубины" П.Струве выразил это таким образом: "...судьбы народов движутся и решаются не рассуждениями. Они определяются стремлениями, в основе которых лежат чувства и страсти. Но всякие такие стремления выливаются в идеи, в них формулируются. Явиться могучей, движущей и творческой силой исторического процесса страсть может, только заострившись до идеи, а идея должна, в свою очередь, воплотиться в страсть." (14, с.235)) Исходя из данного положения, П.Струве дает следующее определение нации: "Нация — это духовное единство, создаваемое и поддерживаемое общностью духа, культуры, духовного содержания, завещанного прошлым, живого в настоящем и в нем творимого будущего." "В основе нации всегда лежит культурная общность в прошлом, настоящем и будущем, общее культурное наследие, общая культурная работа, общие культурные чаяния." (14, с.248). Мы видим, что понятие нации здесь определяется не по "составным частям", а по образующим ее процессам. Акцентируется внимание на духовном единстве и культурной общности, выступающих в качестве интегрирующей связки внешних признаков нации. Кроме того, в трактовке П.Струве нация — не только "сообщество чувства", устремленного к автономной государственности. Это "сообщество чувства", заострившегося до Идеи.

Связав понятие нации с духовной реальностью, культурой, прочувствовав ее надприродный характер мы можем избавиться от спора о "политичности" или "этничности" нации, свести его к вопросу о духовных основах национального сообщества. Дальнейшим развитием этого вопроса будет определение соответствующих национальных и государственных интересов, концепция этнических доминант, адекватных концепций гражданского общества.

 

Нация и государство

Как мы уже отмечали, построение системы общественных идеалов требует здравого понимания телесности человека, его родовых корней. С.Булгаков писал: "Стремление найти логос национального чувства, понять и привести к возможной отчетливости идеал национального призвания неистребимо коренится в самом этом чувстве, которое, как и всякое глубокое чувство, не довольствуется инстинктивным самосознанием, но ищет своего логоса." (8, с.187)

Первоэлемент этого логоса — признание существования нации. Как это не элементарно на первый взгляд, сложность признать самоценность наций, их реальность составляет признак современных идеологий. На худой конец нации придумываются, как была придумана в угоду доминирующей политической доктрине "россиянская" нация. Не удивительно, что в тексте Конституции Российской Федерации появляется никогда не существовавший "многонациональный народ". (Этот термин вообще абсурден, ибо "народ" здесь — просто населения, а "нация" — этнос. Скажи изготовители этой Конституции "многонародная нация" — вся мифология конфликтности внутри России утратила бы свое законодательное оформление.)

Нацию в России, как и во времена С.Булгакова, стремятся "слепить" из этнографических факторов, разукрасить правовыми нормами и свести к ансамблям песни и пляски. Государственный аппарат применяется для того, чтобы живую реальность нации умертвить в кнъюнктурную абстракцию.

Проблема состоит в том, чтобы понять нацию как трансцендентную реальность, которая реальнее многих видимых вещей. Нацию надлежит, опознавать непосредственным переживанием (чувство национальной идентичности), прозрением высшей миссии (национальная гордость, чувство избранности). "Инстинкт переходит в сознание, а сознание становится самопознанием. А отсюда может родиться и новое национальное творчество. ...национальное сознание и чувство могут известным образом (несмотря на подсознательный характер национальности) воспитываться, и, конечно, также и извращаться." (11, с.441)

Отсюда возникает мысль о государстве, которое родится как оболочка, в которой национальный дух ищет своего воплощения.

Коль скоро наши главные помыслы — о России, то и речь следует вести о русской нации, о русском государстве. В противовес этой позиции российские либералы стремятся выдумать "государство вообще", новый Город Солнца с идеальным правовым порядком, пригодным на любой почве. Не понимая, не чувствуя своей почвы, они не могут создать и эффективной государственности.

Для того, чтобы "довести до конца" экономические реформы (а это значит разрушить русскую государственность до основания без всякой надежды на возрождение), применяется обновленный в соответствии с новейшими методами ведения войны метод выжженной земли. В русскоязычных средствах массовой информации повторяется тот "самобойкот русского национального самосознания", который угробил Российскую Империю в начале века. Зато бессчетными повторениями нелепиц о "многонациональности" и правах этих "национальностей" подогревается племенной сепаратизм, требующий все больших и больших прав и свобод. Одного нет в пропагандистской риторике этого "союза интеллигентщины с татарщиной" — русского народа.

С.Булгаков пишет: "Даже те государства, которые в свое окончательном виде состоят из многих племен и народностей, возникли в результате государственной деятельности одного народа, который являлся в этом смысле "господствующим", или державным. Можно идти как угодно далеко в признании политического равенства разных наций, — их исторической равноценности в государстве это все равно не установит. В этом смысле Россия, конечно, остается и останется русским государством при всей многоплеменности даже при проведении самого широкого национального равноправия." (11, с.446).

Мы видим, что в русской философской традиции идею государственности порождает (а не обслуживает) духовность и культура, выдерживающая жестокую конкуренцию с другими культурами. С развитием культуры, обретением ею высших форм, чисто этническая государственность (в том числе и полиэтническая, договорная) уходят в прошлое. Конкурентоспособными становятся только те культуры, которые способны нести объединительную надэтническую (но не обязательно безэтническую) функцию и врастать в мировые цивилизации. В этом отношении в (15) справедливо говорится о связи нации с новой культурной дифференциацией. Возражение вызывает лишь жесткая связь этой "новизны" с индустриальным обществом. Надэтничность все-таки может быть обусловлена историческими или географическими причинами.

Итак, обобщая подход русских философов, можно сказать, что нация — это сообщество, объединенное надэтнической культурой, творческим поиском Идеи (смысла, духовной санкции) совместного существования в форме суверенной государственности. Соответственно национализм — просто качество этого сообщества.

Ю.Бородай (16) совершенно справедливо отмечает, что государственное самоопределение — святое право только для нации, которая всегда надэтнична. Верно и то, что этнос, как природное образование, не нуждается в собственной государственности. Это было убедительно показано историческими примерами в работах Л.Н.Гумилева.

При отсутствии в народном самосознании тяги к суверенной государственности — нет нации. Но прочная суверенная государственность — лишь показатель жизнеспособности нации, Национальной Идеи, способной находить ответы на вызовы современной цивилизации. Суверенная государственность стимулирует укрепление нации, но некоторое время нация может существовать и без государства, а государственность — без нации (например, в случае утраты общей культурной компоненты общественного сознания, утраты национальной идентичности).

Заметим, что не всякое желание суверенного существования выявляет нацию. Оно должно быть обосновано высокой культурой, способной обеспечить надэтническое единство (понятие Отечества), сохранить наследие предков и принять новые качества современного мира — на данном этапе индустриального (постиндустриального). Если пренебречь этим замечанием, то за национальное возрождение можно принять активность клановых или преступных формирований, построенных по этническому признаку.

В работе А.Салмина (17) говорится о том, что большинство авторов, рассматривающих вопросы российской государственности, явно или неявно предполагают универсальную схему образования государства. За основу берется концепция политической нации. В этом случае "государство" и "нация" выступают как две различные ипостаси одного и того же: государственно-организованной общности людей. Тогда "нация — почти всякое сущее на земле государство, признанное de jure, а иногда даже имеющее представительство, признанное de facto или ad hoc."

В этом смысле в Российской Федерации нация как бы уже состоялась вместе с фактом существования государства. (Хотя неиллюзорность существования Российской Федерации можно оспорить серьезными аргументами.) Нация превращается в метафорическое определение государства, принятое в международно-правовом языке, в формальную идентификацию граждан по гражданству. Раскрытию сущности государственного единства это ничуть не помогает.

В реальной жизни, в культурно-историческом пространстве значительно важнее понять насколько принципы политического и духовного единства вытесняют другие принципы, несовместимые с ними.

А.Салмин (17) рассматривает три ситуации, которые можно сформулировать следующим образом:

1) Нормы и ценности политической нации приходятся "впору" стране до такой степени, что кажутся естественными и органичными для нее.

2) Принципы политической нации и культурно-историческая традиция образуют сложный культурно-политический синтез, дополняя друг друга, и действуют в различных измерениях жизни социума.

3) Идея государства-нации, институты государства активно отвергаются существенной частью населения. Результатом может быть либо крушение государства, либо установление режима, несовместимого с принципами государства-нации, да и нации вообще (как несовместим с ней любой оккупационный режим).

Все три ситуации можно выстроить в цепочку состояний, отмечающий исторические этапы. Вторая ситуация соответствует среднесрочной цели, первая — долгосрочной. Соответственно, третья, по всей видимости, является реальностью Российской Федерации.

Если пытаться проводить аналогию с "классическими" государствами Запада, то следует отметить, что при их образовании идея духовной общности была вытеснена идеей культурного доминирования и унификации. (О том же говорится и в (15).) Более того, нельзя не согласиться с А.Салминым (17) в том, что наличное партикулярное государство-нация и идея национального государства — разные вещи, что государства-нации можно считать побочным порождением достаточно сложного импульса развития. Каждая нация являет собой лишь одно из лиц своей культуры. В государстве-нации идея и ее "лицо" стремятся к совпадению. По нашему мнению, эта идея стремится к вырождению "до лица", т.е. до своей партикулярной видимости.

Добавим, что колониальные империи за счет выкачивания ресурсов из зависимых территорий обеспечили себя средствами для модернизации метрополии. Отсюда и возникает хозяйственная общность "классических" государств, основанная на едином источнике благополучия. Одновременно возникает и общая для таких стран ограниченность государственной "классики". Возможности неэквивалентного обмена с зависимыми странами с течением времени суживаются, а поиск внутренних факторов модернизации остается непривычным.

Россия, как известно, не является и не являлась типичным колониальным государством. Здесь периферия всегда жила за счет центра, метрополии. Поэтому и "не вписывается" Россия в западноевропейские представления о государстве-нации, в государственную "классику". Этого не желали понимать и признавать русские марксисты.

Марксистская традиция отношения к нации, получившая свое завершение в работах Сталина, рассматривалась как продукт капитализма (так же как род, племя — рабовладельческого строя, народность — рабовладение или феодализм). Социализму должна была соответствовать некая новая общность и взаимопоглощение всех наций в будущем. Русские рассматривались уже не как нация, а как носитель "языка межнационального общения" (некоего новояза) и русскоязычной "советской культуры". Русские становились как бы ядром ассимиляции культур, теряя собственно "русскость", сливаясь с безнациональными русскоязычными "советскими людьми".

Реальный марксизм, реализованный в советскую коммунистическую идеологию, не отрицал нации, но даже способствовал их укреплению, а в некоторых случаях — и обособлению (например, в Средней Азии). Из этих "кирпичей" строилось межнациональное братство, которое должно было интегрироваться вокруг ценностей коммунистической идеологии. Именно поэтому со времен первой союзной Конституции 1922 г. с 4 до 15 увеличилось число "союзных республик" в полтора раза (до 38 в 1989) увеличилось число автономий. Причем, в результате выделения из РСФСР пяти автономий территория национально-территориальных образований поглотила вдвое большую территорию, которая превысила половину территории Российских земель (в границах РСФСР 1989 г.). (18, с.39).

К сожалению, многие элементы социального конструирования в СССР, копирующие западную модель государственности, были продолжены строительством национального государства в Российской Федерации и в бывших союзных республиках. При этом не видно никакой идеи национального государства (сакральной, этно-культурной или государственной), кроме безосновательного политического уравнения наций и этносов, что усиливает этноконфессиональное противостояние и грозит распадом государства.

В (18) А.Салмин отмечает разрушительные установки антикоммунистической оппозиции 1988-1989 гг.:

1.Идея нерушимости внутрисоюзных границ. Следствие — усиление у региональных элит ощущения их легитимности.

2.Истолкование идеи обновления союзного договора как идеи нового союза старых республик.

3.Отказ от понимания искусственности национально-территориальных образований и готовность заключить союз именно между такими искусственными субъектами.

4.Поощрение автономий к повышению их статуса. Фактически была принята идея "коренной нации", подталкивающая народы и их лидеров к самоопределению любой ценой.

Естественным следствием всего этого было создание альтернативного центра власти на базе структур РСФСР ("теневое государство"). Поток ошибок а был усугублен тем, что Межрегиональная депутатская группа не смогла сформировать ничего похожего на теневой кабинет. Ее политической стратегией было чистое разрушение, замешанное на ненависти к имперской идее и вылившееся в ненависть к собственной стране. Чистое разрушение привело к тому, что в конце 1991 г. после захвата власти российским руководством управлять страной было некому и она была безжалостно расчленена.

Еще один каверзный вопрос государственного строительства в России состоит в том, могут ли национальные интересы противоречить интересам государственным и наоборот? Интересные размышления на этот счет содержатся в работе (16). (Можно сослаться также на развернутую концепцию "плавильного котла" К.Касьяновой (12).) Здесь указывается, что в процессе территориальных приобретений, бесспорно укрепляющих государственность, могут возникать "химерные" этнические смешения, нарушающие архетипическую совместимость фундаментальных этнических доминант. Так государственным интересом может быть выход к Балтийскому морю, а национальным — предотвращение смешения с прибалтийскими немцами, опасными засилием в правящей российской бюрократии, которая в конце концов деформирует жизнь нации, а затем и саму геополитику. Т.е. речь идет о том, что фундаментальным национальным интересом является работа "плавильного котла", в который не должны попадать "тугоплавкие" для данной цивилизационной модели элементы.

Здесь необходимо возразить. Приведенный пример показывает, что национальные интересы — понятие непростое. Оно не ограниченно совокупностью внешнеполитических проблем. Пробивая себе выход к морю, Россия должна была одновременно решать и другую национально-государственную задачу — задачу обеспечения своей культурно-исторической неприкосновенности. Решение этой задачи могло бы состоять в том, чтобы оградить экономическую и административную систему от преждевременного проникновения в нее подданных, еще не успевших почувствовать и доказать свою преданность Отечеству. То есть речь шла о том, чтобы проводить на новых территориях имперскую политику (поначалу напоминающую в общих чертах "классическую" колониальную), и только с течением времени включать население в "плавильный котел" русской нации. Коль скоро решение не было найдено, нанесен ущерб и нации, и государству. Поэтому предложенное деление на национальные и государственные интересы вряд ли целесообразно.

 

Национализм

Коль скоро признается существование нации, необходимым дополнением к этому признанию должно быть и признание национализма.

Причины извращенных трактовок национализма опираются чаще всего на такие идеологические посылы:

1.Отождествление национального и этнического.

2.Отрицание ценности национального в современном мире.

3.Утверждение тоталитарной сущности национализма и его близости к коммунизму. (Такое представление о национализме, складывается у тех, кто формирует свое антинациональное мировоззрение на основании чтения газеты "Завтра" и наблюдений за выходками Жириновского.)

Типичным проявлениям этого извращенного взгляда в современной политологии является статья П.Е.Канделя (19), которую мы разберем в качестве примера.

Пытаясь дискредитировать исторический опыт национализма, автор разрывает историю на два периода. Первый период — "когда национальное чувство было практически тождественным экономическому интересу и демократическому умонастроению", второй связан с превращением национализма в XX веке в орудие "самосохранения социально-экономических структур, доминирование которых вступает в противоречие с логикой экономики." Как, откуда, почему объявился этот излом истории автор не собирается сообщать читателю.

Все прочие выводы следуют как бы сами собой:

- национализм "сплошь и рядом выражался и в экспансионистских претензиях, в которых никак не обходилось без пренебрежения этническими границами, и во всякого рода утеснении национальных меньшинств";

- "национализм заведомо может быть лишь антитрадиционалистским, ибо сама традиция носит не национальный, а племенной характер";

- "там, где национализм не является средством преодоления традиции, а, напротив, опирается на нее, его консолидирующая и мобилизующая функции оказываются подчинены целям, далеким от модернизации или вовсе ей противоположным".

П.Е.Кандель не видит разницы между "большой" национальной традиции, неразрывно связанной с традицией государственности, и "малой" этнической традицией, которая в гипертрофированном виде превращается в этноцентризм, убивающий и этнос и нацию. Именно поэтому грехи этноцентризма относятся на счет национального чувства.

Автор пытается бездоказательно констатировать, что национализм и тоталитаризм одинаково антиплюралистичны, возводят в ранг высшей абсолютной ценности социальную монолитность и попираются на систему предустановленных целей. Кроме того, национализм становится "удобным средством формального перевоплощения архаичных структур общественного сознания и устаревших социальных институтов, при сохранении их сущностных основ".

С этим вполне можно согласиться. Только с нашей точки зрения П.Кандель тут невольно высказывает истину: национализм принципиально несовместим с революционизмом и крайне бережно относится к отечественной истории. Чего не скажешь о либерализме, к адептам которого в полной мере можно отнести П.Канделя.

Именно либеральной риторике столь свойственны инсинуации на тему национализма. Национализму приписывается принципиальная конфликтность, опора на люмпенизированные слои общества, сведение проявлений человеческой личности к национальным характеристикам. Все это — не более, чем уловка с целью разоружить оппонента с помощью вымученного морализаторства. (Так уж у нас повелось у "демократических" публицистов — если какая-либо политическая сила ищет опоры не в номенклатурных коридорах, то обязательно объявляется выразителем интересов люмпенства.)

К этому добавляется еще и опора на научную харизму — статья изготовлена в рамках проекта Российского фонда фундаментальных исследований. Реальная основа для теоретического спора — история Отечества, богатство русской общественной мысли — полностью исчезает из "фундаментальной статьи". Это тоже способ либеральной аргументации, почерпнутый у выпускников школы марксизма-ленинизма.

Оставляя в стороне явно ненаучные всплески либеральных эмоций, мы снова обратимся к русской философии, которой вполне достаточно, чтобы не заниматься мучительным переводом философских построений любимых либералами мыслителей на русский язык.

Одна из трактовок принадлежит Вл.Соловьеву: "...христи-анская истина утверждает неизменное существование наций и прав национальности, осуждает в то же время национализм, представляющий для народа то же, что эгоизм для индивида: дурной принцип, стремящийся изолировать отдельное существо превращением различия в разделение, а разделение в антагонизм" (13, с.52).

Противоположное понимание национализма представляет И.А.Ильин: "...национализм проявляется прежде всего в инстинкте национального самосохранения, и этот инстинкт есть состояние верное и оправданное. Не следует стыдиться его, гасить или глушить его; надо осмыслить его перед лицом Божиим, духовно обосновывать и облагораживать его проявления." (20, с.281).

Анализ текстов двух авторов показывает, что здесь противоречие в большей степени обусловлено разным освоением нововведенного термина. Мы предпочитаем опираться на разработки И.А.Ильина, который большее внимание уделил пониманию национализма.

И.А.Ильин указывает на возможные "затмения" национального чувства:

1) "...чувство и воля националиста прикрепляются не к духу и не к духовной культуре, а к внешним проявлениям народной жизни, — к хозяйству, к политической мощи, к к размерам государственной территории и к завоевательным успехам своего народа. Главное — жизнь духа — не ценится... или являясь средством для неглавного, т.е. превращаясь в орудие хозяйства, политики или завоевания."

2) "...чувство и воля националиста, вместо того чтобы идти в глубину своего духовного состояния, уходят в отвращение ко всему иноземному." (20, с.284).

Смирить разночтения на наш взгляд необходимо следующим образом. Национализм у каждой нации свой. Европейский национализм, замешанный на феодальном праве силы всегда будет деструктивным и не в состоянии создать Империи.

Отличие русского национализма от европейских (да и азиатских) "национализмов" состоит в осуществлении "проекта" Российской Империи, обеспечивающего русской нации жизненное пространство и материальные ресурсы, соответствующие ее историческим масштабам и самобытности.

Можно говорить и шире о национализме истинном и мнимом (21). К истинному национализму относится национализм духовный, великодушный, нравственный, о котором писал Ильин, к мнимому — бездуховный квази-национализм, не осмысляющий своих вселенских задач, не чувствующий ценности отечественной истории, замкнутый в пренебрежении к другим народам.

Если же говорить о национализме, как о понятии, привязанном к понятию "нация", то это не более и не менее, чем новое социальное качество преодолевшее безотчетность чувствования и разобщенность восприятия Родины, превращенное духовными переживаниями и размышлениями в явление, которому доступно развитие и совершенствование. В этом смысле мнимый национализм лучше, чем отсутствие национализма вообще. Точно так же, как больной дух быть может и выглядит страшен, но все же лучше, чем бездушие. Больной дух можно лечить и воспитывать, бездушие — нет.

 

Имперское государство

Во множестве определений, так или иначе, разными словами выражается одно: Империя — тип государственности, ориентированной на общемировые цели и достигшей контроля над целым геополитическим регионом.

Империя — промежуточная государственная форма между племенными союзами или территориальными государствами и идеальной космократией (18). Реальные Империи, нередко отождествлявшие себя с космократией (мировым государством), могли тем не менее быть лишь функцией геополитического порядка: порядок был империей, Империя была порядком. Империя восходит к прототипу универсально организованной и вовлеченной в глобальные отношения власти, каким было видение государственности со стороны Церкви (особенно католической): любая государственность должна быть вписана в надгосударственную космократию при главенстве церкви.

Индустриальное общество трансформирует идею Империи. В современном мире Церковь как институт уже не может удерживать под контролем надгосударственную космократию. Империя теперь может существовать лишь в качестве отдельного государства, в котором Церковь — уже не доминирующий институт, но религия — доминирующий компонент национально-государственной идеологии. (В этом смысле ни большевистская РСФСР, ни СССР, ни гитлеровская Германия империями не были, хотя и несли в себе некоторые существенные черты Империи.)

Если определять же Империю через идеи, отрицающие ее, то к таковым мы должны отнести разнообразные социальные мифологии, рождаемые "федерализмами" и "сепаратизмами".

И.А.Ильин писал: "Вот откуда разложение власти: федералисты ничего не понимали и нынче ничего не понимают в государстве, в его сущности и действии. Тайна государственного импонирования; сила его повелевающего и воспитывающего внушения; секрет народного уважения и доверия к власти: умение дисциплинировать и готовность дисциплинироваться; искусство вызывать на жертвенное служение; любовь к Государю и и власть присяги; тайна водительства и вдохновение патриотизма — все это они просмотрели, разложили и низвергли, уверяя себя и других, что Императорская Россия держалась "лакеями и палачами" (20, с. 152).

Ему вторит один из ведущих публицистов и мыслителей русского зарубежья "первой волны" И.Солоневич: "Можно было бы предположить, что полтораста петлюр во всех их разновидностях окажутся достаточно разумными, чтобы не вызвать и политического и хозяйственного хаоса — но для столь оптимистических предположений никаких разумных данных нет: петлюры режут друг друга и в своей собственной среде" (4, с.63). "Всякий истинный федералист проповедует всякую самостийность только, пока он слаб. Когда же он становится силен,- или ему кажется, что он становится силен, — он начинает вести себя так, что конфузятся самые застарелые империалисты. Федерализм есть философия слабости..." (4, с.237). "...всякий сепаратизм есть объективно реакционное явление: этакая реакционная утопия предполагающая, что весь ход человеческой истории — от пещерной одиночной семьи, через племя, народ, нацию — к государству и империи — можно обратить вспять." (4, с.238).

В противовес русским мыслителям современные российские "демократы" видят причины катаклизмов, разъедающих государственность, вывернутыми наизнанку. Так они полагают основной причиной краха Российской Империи и распада СССР "перегруженность центра" властными полномочиями и угнетенность бесправной периферии и "титульных республик". Для них необходимость федеративного устройства России обусловлена ее огромными размерами и множеством компактно проживающих на территории России самобытных народов. Сюда приплетается саморазоблачительный пример о самостоятельном статусе Польши и Финляндии в Российской Империи1.

Более мягким вариантом антиимперского теоретического построения (в предыдущем варианте мы имеем не только "теории", но и агрессивную антигосударственную практику) можно считать уже цитированную нами работу (16). В ней автор противопоставляет имперский принцип государственного объединения и национальный принцип.

Первый он связывает с насильственной политикой, а второй считает естественным. Можно подумать, что объединение в едином государстве может быть безнасильственным! Само государство — есть материализованная воля нации, насильно навязывающая этнографической массе единство. Ниже автор смягчается и признает, что нация строится хотя и с применением элементов насилия, но все-таки по моделям "естественной" или "соборной" общности, хотя и не сводится к ним. Еще ниже говорится о том, что нация немыслима без сочетания элементов соборности и принудительной социальности, их органического сочетания.

В качестве признака нации, автор предлагает принять наличие "многослойной полифонической культуры, претендующей на мировую значимость" при сохранении в глубине этой культуры этнографической многоцветности. Но далее следует противопоставление российской и русской культуры: мол Пушкин с Гоголем — российские поэты, а вот Кольцов — только русский". Это либо прямо противоречит предыдущему утверждению, либо демонстрирует, что русские для автора — не нация, а этнос.

Ю.Бородай разрабатывает следующую схему развития этноса в нацию. По мере развития возникает космополитизация этноса, размывание и утрата его самобытности. Т.е. этнос, создавший нацию, обречен на гибель через этническое самоотречение. Проводится аналогия с зерном, которое должно умереть. Утверждается ложный принцип: либо этническая самобытность, либо политическое (социальное, экономическое) доминирование. По нашему мнению здесь неправомерно говорить о гибели, нужно говорить об инобытии, неизмеримо более высоком, чем этническое бытие. И нет здесь никакой утраты самобытности. Наоборот, есть навязывание своей самобытности другим этносам, хотя это и требует определенной трансформации ее.

Автор пишет, что этнос-строитель нации должен полюбить тех, кто отстаивает свою "особость", природный нрав. Наоборот, нация должна особость этносов подавить, иначе нации не быть.

Принцип "Россия — для русских" Ю.Бородай называет идиотским. При всем уважении у другим его мыслям, тут согласиться нельзя никак. Ведь отрицание упомянутого принципа означает, что любить надо все, но только не русское, что русским надо умереть, чтобы на их костях проросла "российская нация", а место "русскости" заменила "российскость".

Когда говорят о нации и этносе "либо-либо", то демонстрируют топливно-энергетическую теорию этно-социогенеза (почерпнув ее отчасти у Л.Гумилева). Природная правда тут есть. Но не хватает человеческой правды. Человеческая правда — это необозримые ресурсы интеллектуальной деятельности в поисках стратегий выживания и конкуренции с другими этносами, нациями, цивилизациями. Бородай приводит пример вечноживучей самобытности евреев. Но тут дело именно в особой самобытности, а не самобытности вообще. Другого такого этноса просто нет.

"Нация отличается от империи духовно-этнической совместимостью этносов, если угодно, их стихийной заданной или исторической наработанной взаимной комплиментарностью — их потребностью уживаться вместе, дополняя друг друга, действовать сообща", — пишет Ю.Бородай. Это совершенно неверно! Империя отличается от нации тем, что может совмещать в себе любые этносы, а не только комплиментарные.

Ю.Бородай правильно говорит об ущербности реставрационных проектов левых (СССР) и правых (Российская Империя). Но дело не в их нежелательности, а в нереалистичности ожиданий близких результатов. Новые технологии политического доминирования и конкуренции резко снижают возможности силового доминирования над территориями. необходимо рассчитывать на длительную борьбу за перерождение этно-сепаратистских "верхов", экономическое доминирование и культурную экспансию.

 

Империя и империализм

С античных времен противоречие меду суверенитетом городов-государств и расширяющимися империями дотянулись до наших дней.

И.Солоневич пишет: "Империя — это мир. Внутренний национальный мир. Территория Рима до империи была наполнена войной всех против всех. Территория Германии до Бисмарка — была наполнена феодальными междунемецкими войнами. На территории Империи Российской были прекращены всякие межнациональные войны и все народы могли жить и работать в любом ее конце." (4, с.15). "Германские племена, наводнившие Европу и разгромившие Римскую империю, к имперскому строительству оказались совершенно неспособными... историческим выражением этой личной узости послужил феодализм, разложивший Европу и пытавшийся разложить Россию. Только на больших расстояниях от этого феодализма — на индейских просторах Америки или на угро-финских болотах Москвы, удалось создать огромные демократии — демократические каждая по-своему..." (4, с.256).

Для того чтобы понять универсальность принципов Империи для построения любого крупного государства, достаточно взглянуть на публицистику отцов-основателей США (22). Весь пафос их лозунгов и призывов показывает, что создаваемая американская республика несла в себе все признаки Империи. Федерализм и республиканское правление были лишь формой воплощения Империи. Этот федерализм и эта республика по своему происхождению и по смыслу своего существования прямо противоположны политическим стратегиям сегодняшних российских "федералистов", так любящих приводить нам в пример Соединенные Штаты.

И.Ильин писал: "Россия велика, многолюдна и многоплеменна, многоверна и многопространственна. В ней текут многие воды и струятся разные ручьи. Она никогда не была единосоставным, простым народным массивом и не будет им. Она была и будет Империей, единством во множестве: государством пространственной и бытовой дифференциации, и в то же время — органического и духовного единения." (20, с.157). Так же как Рим, как государственная система США, Российский национальный организм выполнял имперскую задачу. Российская Империя умиряла этническую конфликтность на огромных пространствах Евразии. Как только государственный механизм России ослабевал, начиналась война всех против всех. И сейчас мы видим, что республиканские полуфеодальные режимы насмерть грызут друг друга, растаптывая в своем "самоопределении" имперский принцип надэтнического права. Именно уход российской государственности с территории Чечни, отказ России от своей имперской миссии породил тот ужасный криминальный нарыв, который пришлось вскрывать тупыми инструментами полуразвалившейся армейской машины.

Государственные формы возникают из тех задач, которые история ставит перед той или иной нацией. Империя — это приемлемая для нации государственная форма, дающая ей силу высказать наиболее существенное слово в истории: слово, принадлежащее одной из цивилизаций, существующих на планете.

Россия сочетает свою государственную форму с задачей объединения народов в единую цивилизацию, хранящую разноплеменную самобытность в русле общенациональной культуры, но подавляющую извечно жестокие междоусобицы (какие мы видим, например, между осетинами и ингушами, армянами и азербайджанцами, чеченцами и русскими, сербами и хорватами). Так было в прошлом, так должно быть и в будущем.

Согласно Солоневичу, русскую Империю создали два принципа: уживчивость и "не замай" (4, с.215). Более подробно смысл русской "доминанты" определяется им через уживчивость, организованность, упорство, боеспособность и умение подчинять личные интересы интересам целого (4, с.234).

Запад, находящийся в постоянном кипении, при своем полуостровном положении всегда испытывал удивление над бескрайней "пустыней" России, перед ее внутренней стабильностью и могуществом. Сотни лет европейские государи пытались выбраться со своего полуострова и заставить Россию жить по своим законам — межфеодальным соглашениям, "общественному договору", руссоизму и вольтерьянству...

И.Солоневич говорит об этом: "Польша семьсот лет разбивала себе голову о Россию. И, разбив окончательно, плакалась всему миру на русский империализм." (4, с.72). Именно по этим же причинам Запад и его "агенты влияния" среди российских интеллигентов запугивали себя и весь мир русским империализмом, русским "черносотенством", российской "нецивилизованностью", советским ядерным потенциалом (который СССР, в отличие от США, ни разу не применял против других стран), "тоталитаризмом". Они радуются любой трещине в российском государстве, любой вестернизации и успокоятся либо когда их основательно "успокоят", либо когда Россия рассыплется в прах и исчезнет подобно Римской империи.

Если исходить из представления о России, как о принципиально имперской цивилизации, то многое становится ясно в процессе отщепления от нее обширных территорий. Как только Империя ослабевала и замыкала свои интересы в рамках метрополии, ее периферия сразу начинала тяготеть к сепаратизму и внутри самой Империи выделялось ядро новой метрополии. Именно поэтому от Империи отделились Польша и Финляндия (другие территории обособлялись временно). Россия, пережив катаклизмы гражданской войны, смогла снова выйти из своих пределов и вернуть другие территории, первоначально решительно отпавшие от нее. Современная ситуация повторяет признаки этого процесса. Как только СССР замкнулся на своих собственных проблемах и отступил из Восточной Европы, Латинской Америки, Вьетнама, Индии, Ирана, Афганистана, начался процесс отмежевания периферии.1

Процесс обретения сателлитов — безусловный успех Империи, доказательство жизнеспособности соответствующей ей цивилизации. Разноплеменность Империи — также доказательство ее цивилизационной перспективы.

Известный общественный деятель России начала XX века В.В.Шульгин (книгу которого современные "демократы" сочли "жутко антисемитской") писал (23, с.196-199): "История знает немало примеров, когда побежденные нации неизмеримо выигрывали от того, что победители становились их властителями. Классическим примером такого положения вещей, когда быть побежденным значило приобщиться к более высокой культуре, являются победы Рима... Во времена Атиллы и других варваров победа склонилась на сторону охватившего греко-римский мир кольца. Результаты? Результат — остановка человечества на тысячу лет, в течение которого оно предавалось всяким мракобесиям, какие только можно себе представить. И для чего? Только для того, чтобы через девять веков начать танцевать снова от "печки". Только для того, чтобы под именем "ренесанса" возобновить культурную нить, оборванную варварством; возобновить как раз на том месте, где она порвалась... Только для того, чтобы кодекс Юстиниана, употребленный варварами на растопку, был под именем "римского права" восстановлен в качестве недосягаемого образца юридической мудрости... Сколь ни почтенны были подвиги отдельных царей, царьков, князей, князьков и всяческих народных героев бесконечного числа наций, сражавшихся против Рима, все же их патриотическая деятельность с точки зрения практического результата была ужасно нелепа... Если сравнить mentalitete Пилата с неистовством ячейки изуверов (она, однако, была тогдашним правительством еврейским), то станет ясно, насколько римская культура возвышалась над психикой некоторых из окружавших ее народов и народцев."

В условиях противоборства цивилизаций малые и средние народы теряют всякие шансы на независимое существование. Только включение в одну из цивилизаций позволяет им сохранить в новых условиях свое этническое своеобразие. Странам, образовавшимся при разделе СССР грозит растворение в западной городской цивилизации, которая на этой территории может быть только безнациональной и бездуховной. Вторая возможность — поглощение Исламской цивилизацией. И в первом, и во втором случае за этим последует нескончаемая вереница конфликтов, которые уже возникают на наших глазах, унося тысячи жизней, ломая судьбы миллионов. И только возвращение "под сень дружеских штыков" России дает шансы на благоденствие, связанное с присущим русской цивилизации дружелюбием ко всем народам, объединенным в служении общенациональному долгу. Только это возвращение теперь будет определяться пользой русской нации, а не мифами о "дружбе народов".

Россия никогда не была "тюрьмой народов" или колониальной империей, как утверждают ее самые злобные клеветники. Более того, население окраин Российской Империи всегда имело преимущество перед населением центральных великорусских областей. Российская Империя, в отличие от Великобритании, Испании и других колониальных империй, никогда не превращала включенные в ее состав территории в объект варварской эксплуатации и геноцида. Именно поэтому, несмотря на жестокие войны и жесткие природные условия, была обеспечена стабильность огромного государства. "Выражение, что Россия была тюрьмой народов, пытались утвердить в умах заседавшие в Циммервальде злобники. Но эти злобствующие были собраны и финансированы Германией, которая вела против России войну и стремилась к ее разделению путем раздувания всяческих сепаратизмов." (23 , с.203).

Попытка создать на месте Империи "национальные государства" отбрасывает живущие в них народы к средневековому неофеодальному существованию, уродует государственные структуры, убивает этническую общность фальшивкой "либерализма". Но приходится признать, что процесс создания феодально-этнических уделов на территории России уничтожает и будущее великорусского народа. Размежевание этнических групп населения по сути дела означает разрушение государства-хранителя русской культуры. Распад российской государственности неизбежно ведет к нищете и вырождению великорусского народа, к утрате этнической самобытности и самоуважения. При таком итоге всякие государственные реформы обращаются в преступление.

В отличие от Западной Европы, где столкновение наций через попытки завоевать друг друга (и потому рождало феодальные структуры), в России происходила в основном колонизация пространства, которое не было необходимости завоевывать (завоевание Ермаком Сибири — типичный исторический миф). Русская нация завоевывала простор, а не государства, покоряла материю, а не народы. Именно поэтому в России сложилась имперская нация.

* * *

Противопоставить идее целенаправленного разрушения Российского государства и русской нации мы можем только понимание того, что объединительная имперская сущность нашего государства, его масштабы и мощь соответствуют масштабам русской миссии. РОССИЯ МОЖЕТ БЫТЬ ТОЛЬКО ВЕЛИКОЙ ДЕРЖАВОЙ. Задача России состоит в том, чтобы укрепиться как национальное государство, и подготовить себя к новому имперскому строительству.

 

 

Литература

1.М.В.Ильин, Слова и смыслы: Деспотия. Империя. Держава. "Полис", №2, 1994.

2.Н.А.Бердяев, Судьба России, М.: “Советский писатель”, 1990 с.107-113.

3.П.М.Хомяков, Национал-прогрессизм. Теория и идеология национального выживания и развития России, Библиотека РОС, Выпуск 1, 1994.

4.И.Л.Солоневич, Народная монархия, М.:"Феникс",1991, с.30-31.

5.А.Боханов, По плечу ли России европейский камзол.... "Родина" N8, 1995.

6. И.М.Клямкин, Т.И.Кутковец, "Кому в России нужна империя?", "Сегодня" 01.02.96.

7.К.Н.Леонтьев. О всемирной любви. цит. по кн. "Русская идея", М:"Республика", 1992.

8.С.Н.Булгаков, Героизм и подвижничество, М.:"Русская книга", 1992.

9.М.А.Урнов, Освобождаясь от тоталитаризма (исследование политического сознания народных депутатов России), "Полис" N1, 1991.

10.С.С.Хоружий, После перерыва. Пути русской философии., СПб: "Алетейя", 1995.

11.С.Н.Булгаков, Сочинения в двух томах, М.: "Наука", 1993, 2 т., с. 444.

12.К.Касьянова, О русском национальном характере" М.: Институт национальной модели экономики, 1994, с.82.

13.В.С.Соловьев, Смысл любви. Избранные произведения, М.: "Современник", 1991, с.42.

14.П.Б.Струве, Исторический смысл русской революции и национальные задачи, Из глубины: Сборник статей о русской революции, М.: Изд-во МГУ, 1990.

15.Э.Геллнер, Нации и национализм, М.: "Прогресс", 1991.

16.Ю.М.Бородай, Пути становления национального единства, "Наш современник", №1, 1995.

17.А.М.Салмин, Россия в ожидании политического воплощения: нация, государство, Федерация, "Российский монитор" №5, 1995.

18.А.М.Салмин, Союз после союза. Проблемы упорядочения национально-государственных отношений в бывшем СССР, "Полис" N1-2, 1992.

19.П.Е.Кандель, Национализм и проблема модернизации в посттоталитарном мире, "Полис", N6, 1994.

20.И.А.Ильин, Наши Задачи. Статьи 1948-1954 годов, М.: "Papor", 1992.

21.Протоиерей Владислав Свешников, Заметки о национализме истинном и мнимом, М.: "Рарогъ", 1995.

22.Федералист. Политические эссе А.Гамильтона, Дж.Мэдисона и Дж.Джея, Изд. группа "Прогресс" -"Литера", 1993.

23.В.В.Шульгин, Что нам в них не нравится..., "Хорос", 1992.

“Неизбежность Империи”, 1996




A HAIL TO THE GODS OF CREATION !
A HAIL TO THE KING OF THE WORLD !
A HAIL TO THE METAL INVASION !
A HEAVENLY KINGDOM ON EARTH !